Кровь леса. Артем Лунин

размышляя над всякой фигней, я не сразу обратил внимание, что делают мои руки.

      Как я уже заметил, подорожника здесь не было. Зато было растение, похожее на небольшой разлапистый кактус. И сейчас мои руки как раз обламывали нижние листья с этого кактуса и смазывали царапины их клейким соком. Сок был вонючим и едким, щипался, но скоро я почувствовал себя лучше.

      А еще я почувствовал недоумение по поводу того факта, что уже во второй раз делаю нечто незнакомое мне, словно само собой разумеющееся. Сначала ягоды, потом кактус… Возможно, я излишне привередлив, но я привык осознавать свои действия.

      Закончив с лечением, я занялся сознательными действиями. Разделся, оставшись в трусах, отжал одежду, раскидал по камням и кустам. Выломал себе дубинку взамен потерянной в ходе героической битвы с корягами. Распустил цепочку ключей с тяжелой гайкой, приноравливаясь, взмахнул кистенем, маскирующимся под брелок для ключей.

      Однажды такой штукой я убил собаку. Не какую-нибудь шавку, а… нет, все-таки и сухопутным крокодилом ту мою жертву нельзя назвать. Так, всего лишь крокодильчик…

      Разглядывал одежду, прикидывая, можно ли сообразить из ткани тетиву для лука. Хотя на фиг? Стрелок из меня тот еще. Десяток выстрелов из современного блочного лука, и три (больше не смог натянуть тетиву) из исторически-достоверного, принадлежавшего Светке. И что, стал после этого Робином Гудом? Дед меня другому учил.

      И насчет того, чему он учил…

      Я сломал себе новую палку. Снял с ремня пряжку, расплющил камнем железный край, долго точил о песчаник. Получилось что-то вроде ножа-кастета. Этим ножом я чуть заострил палку, подкинул в руке, привыкая к оружию, сделал несколько махов.

      Джинсы пришлось подпоясать стеблями ползучих растений, о которые я так ловко споткнулся. Эти побеги были настолько прочны и гибки, что не рвались и не ломались, и пришлось рубить их импровизированным ножом.

      Представляю, как я выглядел со стороны – вооруженный деревянным копьем, подпоясанный лозой, в необработанной шкуре… то есть в рваной ветровке и тертых джинсах. Мокрых. И в одном ботинке.

      Гулять босиком по лесу – небезопасное занятие. Пришлось рвать, кромсать острыми камнями и пилить ножом-пряжкой, наконец задник ботинка оторвался. Только так опухшая нога влезала в обувь.

      Я потоптался на месте – с бегом придется погодить, – и, опираясь на копье, потихоньку похромал вдоль ручья.

      Приближался полдень этого мира, второй мой полдень в нем. Мои шмотки просохли и стали выглядеть так, словно их прожевало и выплюнуло неведомое чудовище. Вместе со мной. Солнце уже стояло в зените, когда я совершенно неожиданно вышел на открытое пространство.

      Удивительно, как может человеку недоставать чего-то обыденного, привычного. В лесу, где за пятьдесят шагов ничего нельзя было разглядеть, я чувствовал себя так, словно за моей спиной толпятся чудовища и бросают на пальцах, кому из них первым меня есть. На солнечной поляне, сплошь покрытой зеленым ковром