Лира и Кошмар. Анастасия Олеговна Юрасова

когда Маски убивали невинных, а великие чародеи и воины противостояли древнему злу, сотканному из чистейшего мрака. Когда эти удивительные сюжеты звучали из уст Хранительницы Знаний, мальчику чудилось, будто бы случилось все это невероятно давно: может быть, двести, а может, и тысячу лет назад, однако в удивительные секунды раннего летнего утра, глядя на свою знаменитую бабушку со спины, юный наследник человеческого престола ощущал себя до трепетной дрожи причастным ко всему тому, что произошло.

      В конце концов, эта крохотная эпоха легендарных битв и божественных склоков завершилась не так уж давно.

      За садом располагалась миниатюрная часовенка, которая открывалась лишь в Лиров День: придворные, слуги, члены королевской стражи и даже монаршей семьи стекались к ее каменному порожку и клали на ступени свои трогательные письма, украшения, венки. В такие мгновения всякие различия между людьми стирались – социальный вес и статус, возраст, умудренность опытом или трепещущая юность покорно отступали, уступая место общему чувству единения и горечи от утраты.

      Маленький принц никогда не видел Спасительную Лиру, но любил, как бабушка раз за разом описывает ее – во всех вообразимых и невообразимых подробностях, словно виделась с ней вчера.

      – Ваше Величество, – произнес он негромко – и поклонился.

      Легендарная королева обернулась, не вставая со своего места, и мягко улыбнулась внуку. Ее красивое лицо, тонкое и благородное, было исписано узорами морщин и старых ожогов – прикосновений пламени дракона, из которого та умудрилась выйти живой. Дрожа от предвкушения и восторга, мальчик дождался согласного кивка и молча уселся рядом, восхищенно щурясь навстречу горячему солнцу.

      Стояло лето, спокойное, тихое и приятное; птицы пели свои песни в ветвях деревьев, у подножья зеленого холма танцевали и блестели искристые ручейки. Где-то вдалеке приятным эхом заржала лошадь: то, должно быть, наследный принц Ричард, старший из детей Вайолетты Благонравной, снова отправлялся на охоту в компании боевых друзей.

      Каменная статуя молча стояла, уставившись невидящими глазами в чистые небеса; расписные доспехи, краска на которых обновлялась каждый год, сверкали золотым и фиолетовым; многочисленные змеи, шипя и скалясь, обнимали ноги в блестящих поножах и смотрели прямо на маленького принца, будто угрожая напасть при первом возможном случае.

      – На самом деле, она была совсем не такой, – сказала королева Ариадна Восьмая, приобнимая своего внука за плечо.

      Она всегда так говорила, когда он приходил в сад и заставал ее здесь. Это была их, пожалуй, самая любимая и странная игра: проигрывать раз за разом одну и ту же трогательную сценку, такую необычную, почти сакральную и жизненно значимую для обоих. Маленький принц знал, что мирное небо порождает равнодушие к войне и тем, кто принес долгожданную победу на своих плечах. Знал, что обыкновенно Спасительную Лиру вспоминают как героиню, полумифическую воительницу, великую чародейку и почти никогда – как обыкновенную девушку, юную, полную треволнений и желаний.

      – Ваше Величество, – тихо прошептал мальчик. – А расскажите, какая она была.

      Подул слабый ветерок, и салатовая листва радостно последовала следом за ним, играя своими роскошными летними кудрями; солнечные блики заплясали по гладкой серой коже статуи, коснулись замерших в полете густых локонов, окрашенных в темно-синий, светящихся золотым глаз без белков и зрачков, разверстого в немом крике рта, напоминающего пасть монструозного существа.

      – Она была очень чувствительной, – ответила старая королева, складывая руки на коленях. Ее пальцы были худыми и узловатыми, серые вены торчали из-под тонкого шелка потемневшей кожи. – И доброй. Легенды, написанные о ней, описывают Элеонору как суровую защитницу, не знавшую ни страха, ни отчаяния, ни даже физической боли, но это не так. Моя боевая подруга отличалась эмпатией и большой опасливостью – предпочитала обдумать ситуацию сотню раз, прежде чем сделать хотя бы крошечный шаг навстречу цели.

      – Это значит, что она отличалась большой мудростью, – глубокомысленно изрек маленький принц. – Мередит говорила, ее любознательности не было предела.

      – Как и той печали, что бедняжка несла в сердце всю свою недолгую жизнь.

      Об этом королева еще ни разу ему не рассказывала. Мальчик навострил уши и замер, словно сам обратился в статую. Мягкий летний ветерок зарылся в его кудряшки невидимой дланью, и на мгновение малышу показалось, что это сама Элеонора гладит своего юного обожателя, излучая доброту любящей матери и симпатию старой подруги.

      – Она никогда не хотела быть Спасительной Лирой, – тяжело вздохнула Ариадна Восьмая. – Любовь и спокойствие значили для этой женщины куда больше, чем все богатства мира вместе взятые. Однажды мы уединились в моем кабинете, чтобы обсудить стратегию ведения боя, и… – Старуха невольно вздрогнула, как от удара. – Элеонора вдруг призналась мне, что глубоко несчастна.

      – Но почему же? – искренне удивился маленький принц; слезы, все это время копившиеся внутри, наконец подступили к глазам. – Вы должны были рассказать мне это раньше, Ваше Величество! Я никогда