Точка зеро. Стивен Хантер

протухшей еды и мочи. Однако подвеска оставалась еще приличной, и двигатель работал. Внешне он ничем не отличался от сотен собратьев, и чувствовалось, что он совершил немало поездок на север и обратно.

      Автомобиль медленно пробирался в темноте по грунтовым дорогам, объездным путям или просто напрямик через невысокий кустарник. Колеса поднимали клубы пыли. Путеводная луна отсутствовала. Местность вокруг простиралась суровая, неприветливая; растения ощетинились острыми колючками, которые запросто могли убить человека.

      За рулем сидел Биляль, стараясь удержаться на вьючной тропе без света фар. Рядом устроился Родригес, мексиканец, за плечами которого накопилось множество переходов через границу в обоих направлениях. Он склонился над картой, сравнивая ее с тем, что имелось у него в памяти.

      Позади, скрючившись в темноте грузового отсека, сидели два пожилых господина, которых звали доктор Фейсал и профессор Халид. Оба не имели привычки к спартанским условиям передвижения. Один читал лекции в университете, другой был известным инженером. До этой небольшой авантюры они ни разу не встречались, однако сейчас увидели друг в друге родственную душу.

      Не умолкая ни на минуту, они возбужденно беседовали о политике, литературе, духовности, поэзии, науке, истории и юриспруденции, и казалось, что оба знают в этих науках все, что только можно. И, как это бывает, обнаружив подобную общность интересов, оба преисполнились желанием полностью уничтожить друг друга. Споры! Своей бесконечной агрессивностью они сводили с ума Биляля, человека более приземленного.

      – Старые сороки, да замолчите же, наконец! – не выдержал он. – Нам нужно полностью сосредоточиться.

      Как выяснилось, из нескольких языков, которыми владели находившиеся в машине, единственным общим для всех четырех стал английский.

      – Ох уж эта молодежь, – печально заметил доктор Фейсал. – Теперь она такая грубая.

      – Он самая настоящая свинья, – подхватил профессор Халид. – Биляль, ты свинья, ты не умеешь себя вести, у тебя нет уважения к старшим.

      – Эти двое, – проворчал Биляль, – они знают всё о полной ерунде и ничего ни о чем стоящем.

      – В определенном возрасте, – согласился Родригес, – все становятся такими же. Это должно быть где-то здесь.

      – Ты же знаешь, что я терпеть не могу всякие «должно быть», – раздраженно буркнул Биляль, долговязый мужчина лет тридцати пяти, одетый в необычайно убогий твидовый пиджак поверх обтрепанного черного свитера, джинсов и стоптанных кроссовок.

      Он состоял из сплошных сухожилий. Средиземноморский тип лица, какой обычно называют «смуглым» за темную кожу, черные глаза и черные волосы. В глазах выражение бесконечной меланхолии, хотя если кому-то удавалось заставить Биляля улыбнуться, вдруг становилось ясно, что он довольно привлекательный. Копна его неухоженных волос напоминала штормовое море, от которого веяло бунтарским духом. А быстрые юркие глазки ничего не упускали.

      Он относился к тем неуютно напряженным людям, которые многих