.

Во всяком случае, у нее новая квартира и новый муж – бывший моряк. Не пьет. А мой отец, бабушка говорила, пил.

      «… Четвертого сентября в Москве около семнадцати градусов, переменная облачность, временами дождь». Голос грустный. От этого прогноза дикторша, видимо, сама опечалилась.

      Что там у нас со временем?

      «… Восемь часов пятнадцать минут».

      Еще не цейтнот, но хорошо бы поторопиться.

      – Алло, Вадик? – Это снова Птица-трещотка. – Ты уже проехал Третье кольцо? И вообще, ты мне вчера не сказал, что собираешься встать в такую рань. Я бы тоже встала пораньше. Или даже еще лучше – мы могли бы встать вместе, ты сделал бы мне кофе в постель и… Или даже еще лучше! Мы могли бы с тобой снять одну квартиру на двоих в самом центре, а твою сдать внаем, чтобы ты не тратил столько времени на дорогу!

      – Алла, у меня все в порядке. Я еду в библиотеку и не хочу жить в центре.

      – Зачем тебе библиотека, если у тебя Интернет? И дома, и в машине?

      – Алла, движение плотное. Пока.

      Я представил, как она сделала обиженное лицо и сама себя спросила, швырнув в сторону лифчик или расческу: «Хм. Вы не подскажете, как пройти в библиотеку? В семь часов утра?»

      Наверное, это забавно, что двадцатипятилетняя Алла – 90–60—90, рыжеватая загорелая красавица с сияющими глазами – ревнует меня к библиотекарше Нине – худой, сутулой, ненакрашенной, очень бледной, с веснушками на лице, груди и руках. Нина годится Алле в матери, как, впрочем, и мне, но никогда у меня с матерью не ассоциировалась.

      Алла блестит и светится, как медный тазик, у Нины нога сорок первого размера, светлые волосы, стриженные в каре, сливаются с бледной кожей, а какого цвета у Нины глаза – я, ей-богу, не помню. Алла искрится и сверкает. Алла носит сценические костюмы так органично, будто родилась в каждом из них. Нина словно тень ходит по вечно сумеречному читальному залу, в котором с утра до вечера горят лампы, со стопками книг в руках или возит особенно тяжелые в пластмассовой корзине на колесиках, как в супермаркете «Билла». На ней узкие джинсы, балетки и длинная синяя кофта в обтяжку. Она одевается так с тех самых пор, как я ее помню – по меньшей мере, лет десять, а то и двенадцать. Об Аллином существовании Нина не знает. Алла однажды видела Нину, но продолжает ревновать. Впрочем, Алла ревнует всех, кто приближается ко мне на метр, – и мужчин и женщин.

      Сейчас она затрещала своей телефонной арфой в третий раз.

      – Послушай, я подумала, может быть, мы хотя бы пообедаем вместе?

      – Я еще не завтракал. Ты прешь на меня, как трактор.

      Она помолчала.

      – Это ты мне?

      Я отключился.

      Стоим. На этом перекрестке всегда долго горит красный. Здесь машины с боковых улиц внедряются в проспект, как периферические вены вливаются в магистральный ствол.

      Я переключил радиостанцию, и теперь уже мужской голос мне сообщил, что сегодня «… четвертое сентября, в Москве переменная облачность, во второй половине дня ожидается дождь».

      Я почувствовал