Чакра Фролова. Всеволод Бенигсен

не слепой, – огрызнулся Криницын. – Патрули есть?

      – Нет, – на всякий случай четко ответил Клим, хотя понятия не имел, о чем идет речь.

      Криницын коротко мотнул головой в сторону Невидова, зовя за собой отряд. Бросив недоумевающего Клима, бойцы бесшумно скрылись в темноте.

      Клим проводил их взглядом, затем вздохнул и пошел дальше.

      Отряд тем временем почти пересек деревню, но никого больше не встретил.

      – Что-то немцев совсем не видать, – сказал капитан, озираясь.

      – Попрятались, значит, – сказал Захарченко, который потихоньку начал волноваться – не нагородил ли он чепухи.

      – Или уже ушли, – ответил капитан.

      На площади у большого колодца тихо бормотало радио. Бормотало действительно по-немецки – видимо, расстроенный неудачей Тимофей забыл его выключить.

      – Товарищ капитан, – зашипел Захарченко, кинув недобрый взгляд в сторону «тюльпана». – Разрешите взорвать.

      – Пальцем взрывать будешь?

      – Я гранату у рядового Прокофьева взял.

      – Все равно нет.

      – Разрешите хотя бы снять. Или провода перерезать.

      – Отставить самодеятельность, Захарченко! – цыкнул на него капитан. – Не надо привлекать внимание. Пиздит себе и пиздит. Хлеба не просит.

      Захарченко погрустнел, но затем увидел колодец и снова оживился.

      – Товарищ капитан!

      – Ну, что еще?

      – Разрешите колодец взорвать?

      – На кой хер?

      – Без воды немецкую технику оставим.

      – Людей ты без воды оставишь, а не технику. Немцы и из болота воды наберут, если что.

      Захарченко расстроился, но опять ненадолго.

      – Товарищ капитан, вон церква стоит. Разрешите взорвать?

      – Церковь-то тебе чем помешала? – спросил капитан, который уже начал слегка побаиваться диверсантских склонностей Захарченко.

      – Как символ.

      – Чего символ?

      – Ну, там, веры и прочее.

      – Слушай, Захарченко, а ты кем до войны работал-то?

      – Как кем? Взрывателем.

      – Никогда б не догадался, – пошутил капитан, но у Захарченко с юмором было туго, поэтому он только серьезно сдвинул брови.

      – Не вы первый, товарищ капитан. Взрыватель – профессия редкая, так просто не догадаешься.

      Пробегая мимо дома Гаврилы, Захарченко снова оживился:

      – Товарищ капитан, машина немецкая.

      Криницын посмотрел на черную «эмку» у забора.

      – Эх ты, село. Какая ж она немецкая? Это ж наша, советская.

      – Так ведь это тех, что радио вешали. Может, взорвем все-таки?

      – Боец Красной армии Захарченко, отставить свои довоенные привычки! – рявкнул вполголоса капитан. – Я сто раз уже говорил, что бой принимать не будем.

      – А если тихо? – умоляющим тоном шепнул Захарченко. – Без взрыва. Разрешите ликвидировать, а?

      – Ну, если только тихо, – сжалился, наконец, капитан. На самом деле он не очень понимал, что в такой глуши делает «эмка», но раз деревня оккупирована, то, значит, и машина