Токката и фуга. Роман Богословский

выпячивать, грудью пола касаться, быстрее, быстрее.

      Я отжалась пять раз, Жорик – семь.

      Отец закричал: проводи Жору до двери!

      Жорик поспешно ушел, забыв шарф и перчатки.

      Возвращаюсь в гостиную. Отец развалился на диване, я стою посреди комнаты.

      Вдруг он вскочил с дивана, упал на пол, быстро и красиво отжался девяносто раз.

      Встал, отряхнул ладони. Смотрит на меня, веки его чуть подрагивают.

      Кирюша, говорит он отрывисто, почему этот зассатый Жорик отжался больше тебя?

      Он вновь разлегся на диване. Я молчу. Хочу сказать, он же мальчик, они всегда больше девочек отжимаются… И вообще для девочек придумали другие отжимания, полегче…

      Но разве я могу?

      Его веки дрожат от недовольства. Он кричит то же самое: отвечай, почему зассатый Жорик отжался больше тебя?!

      Не знаю, наверное, он сильнее, говорю я себе под нос.

      Отец привстает, хватает меня за руку, кость мучительно ломит. Он не кричит, но говорит громко, отчетливо: слышишь, ты? Никто в классе не может быть сильнее тебя. Говори, ты пропускаешь физкультуру? Пропускаешь или нет? Ты посмотри, какая сегодня жизнь! Ты должна быть сильной! Он хватает меня за вторую руку и трясет. Уже кричит: больше ешь мяса, больше тренируйся. Если сама не запишешься в секцию каратэ, я тебя туда за волосы отволоку. И кстати, подстригись, чего космы распустила? Сделай аккуратную прическу. Месяц тебе. Через месяц снова устрою вам соревнования. Не дай бог, ты отожмешься меньше. Узнаешь тогда, что будет…

      Кир, ну Кир, пойдем после школы на ВДНХ, не унимается Жорик.

      Его шепот слышит Галина Павловна, прекращает стирать с доски, повышает голос: Ордановский, к доске захотел? Нет, твердо отвечает Жорик. Нет? Тогда бегом губку мыть, зло прикрикивает англичанка.

      На ВДНХ после школы я пойти не могу. У меня музыкалка.

      Ее так ненавидит отец! Лишь благодаря матери я там все еще учусь.

      Жорик расстраивается. Говорит, что пойдет со мной, подождет, а потом проводит до дома. Соглашаюсь, все равно не отстанет.

      На сольфеджио, как всегда, опаздываю. Прыщавый Михаил Антонович, как всегда, недоволен. Садись, говорит, Ромина, поем уже без тебя тут вовсю. Еще раз опоздаешь, заставлю перед всем классом петь что-нибудь из репертуара группы «Комбинация».

      В классе смех.

      А потом на экзаменах объявим тебя: «А сейчас для вас поет Кира Ромина, новая солистка группы „Комбинация“». Пятерка тебе обеспечена. Краем глаза вижу, как в дверь подглядывает Жорик своим серым, вечно взволнованным зрачком.

      Сажусь за первую парту, достаю тетрадь по сольфеджио, в которой и не пахло домашним заданием.

      Худой Михаил Антонович в неприятном желтом свитере медленно подходит, на губах усмешка. Смотрит в тетрадь. Мог бы и не смотреть, он и так знает, что домашнего задания там нет. Обводит класс пустым каким-то взглядом. Садится на краешек моей парты, откашливается.

      Нет, говорит он. С такими успехами, как у Роминой, никогда не будете вы играть токкаты и фуги. Ни один из вас. А если и будете,