Бен-Гур. Льюис Уоллес

опахало в ее руках остановилось, и бриллианты, которыми оно было усеяно, заблистали при свете, падающем на них от лучей звезд.

      Она приподнялась, села и позвала его:

      – Иуда, сын мой!

      – Это я, матушка, – ответил он и ускорил шаги.

      Подойдя к ней, он встал на колени, она обвила его руками и с поцелуями прижала к своей груди.

      Глава 4. Мать и сын

      Мать заняла прежнее удобное положение, склонившись на подушку, а сын присел на диван. Сквозь арку виднелись крыши зданий, горы и темно-синяя глубь неба, блиставшая множеством звезд. Над городом царила тишина. Шумел только ветерок.

      – Амра говорила мне, что с тобой что-то случилось, – сказала мать, гладя сына по щеке. – Когда мой Иуда был ребенком, я допускала, что его могут беспокоить мелочи, но теперь он муж. Он не должен забывать, – голос ее сделался еще ниже, – что ему предстоит быть моим героем.

      Она говорила на языке, почти забытом в стране, но который немногие, преимущественно отличавшиеся аристократической кровью и богатством, хранили во всей чистоте для явного отличия от простонародья – на языке, на котором Ревекка и Рахиль пели песни Вениамину.

      При этих словах он снова впал в задумчивость, но немного спустя взял руку, которой она его ласкала, и сказал:

      – Сегодня, матушка, мне пришлось передумать многое, о чем я прежде никогда не думал. Но сперва скажи мне, кем я должен быть.

      – Разве я уже не сказала тебе? Ты должен быть моим героем.

      Он не мог разглядеть выражения ее лица, но знал, что она шутит. Он сказал серьезно:

      – Ты очень добра и ласкова, моя матушка. Никто никогда не будет любить меня так, как ты.

      И он несколько раз поцеловал ее руку.

      – Я, кажется, понимаю, почему ты не хочешь продолжать этот разговор. До сих пор моя жизнь всецело принадлежала тебе. Как нежна, как приятна была твоя опека, и мне хотелось бы, чтобы она продолжалась вечно. Но это невозможно. Воля Бога Иакова в том, что рано или поздно я стану самостоятельным. Настанет день разлуки, страшный для тебя день. Будем смелы и серьезны. Я буду твоим героем, но ты должна наставить меня на истинный путь. Ты знаешь, что по закону каждый сын Израиля должен иметь определенное ремесло. Я не составляю исключения и спрашиваю тебя, кем я должен быть: пастухом, земледельцем, плотником, писцом или законником? Добрая моя матушка, помоги мне разрешить этот вопрос!

      – Гамалиил проповедовал сегодня, – сказала она задумчиво.

      – Не знаю, я не слышал его.

      – Стало быть, ты гулял с Симоном, который, как мне говорили, унаследовал гений своей семьи.

      – Нет, я не видел его, я был не в храме, а на площади – у молодого Мессалы.

      Перемена в его голосе не ускользнула от внимания матери. Предчувствие заставило ее сердце биться сильнее, и опахало снова перестало двигаться.

      – Мессала, – сказала она, – чем он мог взволновать тебя?

      – Он очень сильно изменился.

      – Ты хочешь сказать, что он вернулся римлянином?

      – Да.

      – Римлянин, –