Святлания. Владимир Кевхишвили

гордо Гуно отказался,

      Не знал он ещё, что полка его нет,

      С уланами греться остался.

      Поел у костра, глубоко зевнул,

      На землю прилёг и тут же заснул.

      И снился ему необычнейший сон:

      Сидит он как будто на троне,

      Придворною свитой, как царь, окружён,

      И скипетр сжимает в ладони,

      Корона блестит на лбу у него,

      Но гром прогремел – и нет ничего.

      III

      Мерцала луна, вырываясь из туч,

      Дул резкий, порывистый ветер,

      Ступал император меж мертвых тел куч

      По полю страданья и смерти.

      Тяжёлою думой был он томим,

      И свита ступала следом за ним.

      Слышны были всюду стенанья людей,

      Владыка сильней хмурил брови,

      С земли к небесам испарялись везде

      Пары человеческой крови.

      И видел царь галлов ужас и страх,

      И слышал мольбы на всех языках.

      Тут, в русской земле, вся Европа была —

      Французы, поляки, австрийцы,

      Италии, Рейна бойцы без числа,

      Испанцы и далматийцы.

      Лежали люди без ног и без рук,

      И смерть торопили избавить от мук.

      И свите приказ император даёт:

      «Собрать всех раненых с поля!»

      И дальше один уже молча идёт,

      Один среди смерти и боли.

      Вдруг раненый рядом с ним застонал,

      И голос его император узнал.

      Огюст Коленкур, генерал молодой,

      Любимец солдат и фортуны,

      Лежал в луже крови, сжимая рукой

      Портрет красавицы юной.

      Была это Бланш – невеста его.

      «Вы ранены, граф?» «Пустяки, ничего…»

      Сказал и свой дух в тот же миг испустил,

      Поникнув кудрявой главою,

      И прочь император скорей поспешил,

      На трупы ступая порою.

      И говорил, обращаясь к луне:

      «О Боже, за что? За что это мне?

      Желал я того ли? О нет, никогда!

      Желал я, чтоб все жили в мире!

      Закон и свободу я сеял всегда,

      В Берлине, Варшаве, Каире.

      Везде я лишь мира искал одного

      И меч обнажал для защиты его.

      Но мира всё нет, а трупов всё больше!

      И кости французов повсюду –

      В Египте, Италии, Австрии, Польше,

      Кто их заберёт всех оттуда?

      Кто их для семей, для жён воскресит?

      Кто будет ещё здесь завтра убит?

      Когда завершится это безумство?

      Чем вспомнят правление моё?

      Война – это варварское искусство,

      А слава – мираж… К дьяволу всё!»

      Владыка садится быстро верхом

      И с бранного поля едет тайком.

      IV

      Луна освещает дорогу с небес,

      Кончается скоро равнина,

      Несёт императора конь через лес,

      Дрожит под копытами глина.

      Вдруг лес расступился, и стало светлей,

      Открылась поляна в свете лучей.

      И всадник в смятеньи слезает с коня,

      Свою треуголку роняет,

      А свет ярче самого яркого дня,

      Нездешним