Узел смерти. Альбина Нури

не было.

      Чак хотел спросить еще что-нибудь, хотя и сам не знал, что в точности его интересовало. Просто важно было, услышав правду об отце, узнать еще какие-то детали. Но мать тяжело поднялась и сказала:

      – Я спать. Ты положи себе поесть, если голодный.

      Погладила его по голове, как ребенка, и вышла.

      Тася проспала почти двое суток: всю ночь, следующий день и следующую ночь. Чак с матерью даже позволили себе понадеяться, что это шаг к выздоровлению.

      – Организм восстанавливается, – твердила мать, прислушиваясь к Тасиному дыханию. – Может, ей нужна была эта встряска, чтобы вернуться к нормальной жизни?

      Но Тася проснулась на следующий день еще более сумасшедшей, чем была.

      Мать брала отгулы: страшно было оставлять спящую Тасю одну в квартире, пока Чак в школе. К тому же она могла пробудиться и испугаться: мало ли, говорила мама, может, она и не помнит, где была, почему заснула в таком виде.

      Чак пришел из школы (тренировки в тот день не было) и увидал мать, сидящую в тесной прихожей на обувном ящике. Хотел спросить, чего это она тут уселась, но мать прижала ладони к лицу и сказала слова, которые Чак так и не смог забыть всю оставшуюся жизнь:

      – Она проснулась. Но это не она. У меня больше нет дочери.

      И уже очень скоро Чак с ней согласился.

      – Где она? – почему-то шепотом спросил он.

      Мать качнула головой в сторону ванны, встала и ушла в кухню. Чак пошел за ней. Идти нужно было по узкому коридорчику мимо двери в ванную. Чак прислушался – внутри было тихо.

      «Что она там делает?» – подумал Чак, но додумать эту мысль не успел. Дверь распахнулась, едва не ударив его по лбу. От неожиданности Чак отпрянул назад, ударившись затылком о стену.

      Сестра неуловимо-быстрым движением приблизилась к нему, прижалась почти вплотную. Светлые глаза ее, прежде кроткие, задумчивые, отливали расплавленным серебром и были пустые, холодные, как монеты, но при этом светились злой хитростью. Скулы заострились – о них, кажется, можно было порезаться. Мокрые темные волосы падали на лицо.

      – А, вот и ты, маленькое ничтожество, – глубоким, вибрирующим, абсолютно не-Тасиным голосом проговорила она. – Где мотался тем вечером?

      Чак открывал и закрывал рот, но оттуда не вылетало ни звука.

      – Тася, ты не должна так говорить с братом! – тонким голосом проговорила мать.

      Сестра быстро повернула голову (не повернула, а вывернула!) и прошипела:

      – С тобой я тоже разберусь, мамуля. – Она снова перевела взгляд на Чака. – Нам всем будет чем заняться в ближайшие дни. Поверьте, скучать не придется.

      Закутанная в синий махровый халат, Тася прошла мимо Чака, задев его плечом, и скрылась в комнате. Чак посмотрел на ее голые ноги, и какая-то мысль кольнула его, но он не понял, что именно его насторожило. Дошло лишь потом, когда он лежал в своей каморке, закрывшись на хлипкую задвижку, и глядел в потолок, не смыкая глаз.

      Халат открывал то, что прежде было скрыто: он стал короче, как