Последнее лето. Елена Арсеньева

Он, может, и впрямь из зависти смеется… у него, может, вовсе не было настоящего-то… ничего не было! Пойдем-ка!..

      И увел Настю в глубину сцены.

      – И чего это человек врать так любит? – хмыкнул Бубнов. – Всегда – как перед следователем стоит, право!

      – Видно, вранье-то приятнее правды… – задумчиво сказала Наташа. – Я – тоже…

      – Что – тоже? Дальше?! – насторожился Барон.

      – Выдумываю… – пояснила Наташа. – Выдумываю и – жду…

      – Чего? – допытывался Барон.

      Наташа смущенно улыбнулась:

      – Так… Вот, думаю, завтра… приедет кто-то… кто-нибудь… особенный… Или – случится что-нибудь… тоже – небывалое… Подолгу жду… всегда – жду… А так… на самом деле – чего можно ждать?

      Она замерла, уставившись в зал, словно там искала ответа на свой вопрос. И другие актеры тоже замерли в тех позах, в которых их застала реплика Наташи. И они о чем-то вопрошали зрителей взорами…

      В эту минуту из-за кулис послышался проникновенный баритон:

      Камень на шее и руки в оковах —

      Вот моя жизнь. Я устал.

      Я истомился под гнетом лишений суровых,

      Я в бездну отчаянья пал.

      С этими словами на сцену вышел стройный молодой человек с мрачным взглядом красивых темных глаз. Лицо его было бледно… Сашенька почувствовала, что от ее лица тоже отхлынула кровь.

      – Вознесенский! – раздался из зала восторженный девичий крик. – Душка! Обожаю!

      И – аплодисменты, визг!

      Ну да, это был именно тот человек, из-за которого театр нынче весь пропах геранью: премьер драматической труппы Игорь Вознесенский. У него была внешность типичного идола девиц и дам, легко оставляющего рваные раны в их нежных сердцах и привыкшего к своей баснословной популярности.

      Вознесенский поклонился со скромной улыбкой, как бы сам дивясь восторгу публики, а потом поднял руку, призывая к тишине. И она явилась, словно по мановению волшебной палочки, так что Вознесенский смог дочитать стихи:

      Помощи! Помощи! Руку подайте мне, братья!

      Целое море огня —

      Жгут мою душу обиды, сомненья, проклятья, —

      Други, спасите меня!

      Освободите от ига и дайте свободу,

      Дайте мне место в бою!

      Дайте лишь волю певцу – я родному народу

      Райские песни спою.

      Мне их с младенчества звездные ночи шептали,

      Пел мне их солнечный луч.

      Мне их под говор ручья хоры птиц щебетали.

      Гром их гремел из-за туч.

      Я не забыл эти песни, я помню, я знаю, —

      Хлынут потоком оне.

      Только бы воля моя… я в тюрьме погибаю…

      Да помогите же мне!..

      С надрывом выкрикнув последние слова, он бессильно уронил темно-русую голову – и тотчас в нее ударилась брошенная чьей-то меткой рукой герань. Цветок упал к ногам актера, но несколько алых лепестков запутались в его кудрях. Словно кровью их обагрили!

      Что тут началось… Цветы полетели со всех сторон,