Сталинградский калибр. Сергей Зверев

Истинные задачи знаешь только ты! Секретность подготовки и способы доведения приказов до частей с максимальной секретностью, иначе вся операция теряет смысл. Просто погубим людей и технику. Начнешь, девятнадцатого, Василий Михайлович…

      Глава 2

      Хорошо смазанные петли на двери даже не скрипнули, когда Соколов вошел на вторую половину большой хаты, где жил экипаж «Зверобоя». Порядок чувствовался во всем: и со ступеней у входа сметен снег, и в сенях аккуратно стоит веник, лопата, а уж в комнате и вовсе не к чему было придраться. Командир танка Логунов свое дело знает, все-таки вторую войну вытягивает. Прекрасно знал сибиряк, что разгильдяйство, лень ведут к падению дисциплины, а в бою – к неминуемой гибели. Только беспрекословное повиновение командиру, четкое выполнение каждого приказа. И неважно, чего касается приказ: своевременной чистки личного оружия, свежего подворотничка на гимнастерке или атаки врага в боевой обстановке.

      Соколов поразился тишине, которая стояла у танкистов. За большим дощатым столом у окна сидел Бабенко, читая засаленный формуляр с какими-то схемами и чертежами. Рядом с ним расположился Омаев с разобранным пистолетом ТТ, а у печки обнаружился гость – корреспондент Ванюшкин. Младший лейтенант сидел босиком, зябко поджимая пальцы ног, и что-то строчил в блокноте. На печке сушились валенки и портянки, видимо Ванюшкина. А в противоположном углу шел явный воспитательный процесс. Логунов в одной нательной рубахе навис над щуплым заряжающим Бочкиным и тихо, почти неслышно для окружающих, делал ему серьезное внушение. Коля повесил голову и только кивал в ответ. «Правильно, Василий Иванович, – с одобрением подумал о командире танка Соколов. – Незачем при посторонних члена экипажа ругать».

      Алексей не успел закрыть за собой дверь, как услышавший его старшина тут же гаркнул на всю хату:

      – Отделение, смирно! Товарищ лейтенант, экипаж танка находится на отды…

      Договорить наводчику Соколов не дал. Буркнув «отставить» и «сидите, ребята», он начал снимать шинель. Ванюшкин, потоптавшись босыми ногами по холодному полу, снова уселся ближе к печи.

      – А я вот у вашего экипажа задержался. Там у колодца какой-то неумеха, набирая в бочку воду, разлил вокруг целое озеро, а я валенками, конечно же, туда влез. Обеими ногами. Пришлось проситься на просушку!

      – Сушитесь, Олег Николаевич, – с улыбкой кивнул Соколов. – А как ваш очерк? Пишется?

      – Вы про это? – Корреспондент покрутил в руках блокнот. – Тут, знаете ли, все: и материалы к очерку, и заметки на будущее, чтобы не забыть, кое-какие данные, фамилии, даты. А еще… Еще письмо сыну. Я обещал ему писать обо всем, хочу, чтобы он вырос настоящим мужчиной и защитником своей Родины. Хочу, чтобы помнил все это.

      – Сколько ему? – не удержался от вопроса Логунов, стоявший рядом и слушавший разговор командиров.

      – Уже одиннадцать, – с мягкой улыбкой ответил Ванюшкин. – Да-да, вы не смотрите так.