Святая Русь против варварской Европы. Валерий Шамбаров

могли по делам покидать монастыри – дескать, тут уж понятно, насколько они благочестивы и целомудренны. Но его заключения основывались сугубо на своей, западной психологии, не учитывая разницы между менталитетом русских и итальянских монахинь, описанных Боккаччо. Таннер, в общем-то, и не задумывался о подобной разнице – так же, как в бане, куда пришел одетым. Не задумывался он и о том, что по психологии русских, даже самому закоренелому распутнику вряд ли пришла бы в голову мысль о допустимости согрешить с монахиней.

      «Частные» иконы, скорее всего, были просто пожертвованы в храм прихожанами. А «частные» молитвы, придя в церковь, мы читаем и сейчас – ставя свечи к той или иной иконе перед началом службы или выбрав момент по ходу ее. «Необразованность» священников касалась лишь незнания ими иностранных языков и латыни (которые им были не нужны) и неумения вести полемику (которая русским тоже не требовалась, их религия основывалась не на логике человеческого ошибающегося разума, а на вере). В реальности же не только священники, но и миряне отнюдь не были невеждами в вопросах богословия. Олеарий описывает, как русский пристав, услышав молитву голштинцев и разобрав имя «Иисус», заинтересовался, перекрестился и попросил перевести текст. И одобрил услышанное, сказал, «что не ожидал, чтобы немцы были такие добрые христиане и богобоязненные люди». А сотрудники датского посольства Ольделанда завели в Москве беседу «о бессмертии души» с приставом по имени Петр Иванович, «причем он с русской точки зрения давал очень убедительные ответы».

      Пункты о пьянстве служителей, о неподобающем поведении прихожан в храме взяты из царских и патриарших грамот. Раз недостатки названы, то иностранцы и «обобщили» их. Хотя касались они искоренения каких-то частных случаев. Да и степень «неподобающего поведения» бывает разной. Одно дело – перемигиваться с пришедшими в церковь красотками, как было принято в католических странах, другое – шепнуть пару слов знакомому. Кампензе, описывая папе Клименту VII расхождения между догматами православной и католической церкви, отмечал: «Во всем прочем они (русские), кажется, лучше нас следуют учению Евангельскому». А Павел Алеппский, который, в отличие от прочих иностранцев, сам присутствовал в русских храмах, был поражен дисциплиной прихожан: «Люди стоят, будто к месту приросли, в продолжение всей службы – кто совершенно неподвижно, кто непрестанно склоняясь в молитве. Видит Бог, сколько длинна их молитва, песнопения и богослужения. Привычка сделала их нечувствительными к усталости… Удивительнее всего было видеть, как отроки и малые дети, сыновья высших государственных сановников, часами стоят с непокрытой головой, ни одним движением не выдавая своего нетерпения».

      Но хватало и других проблем, реальных, а не мнимых. Наряду с официальной, существовала и толща «народной» религии. Где сохранялись, например, следы древнего язычества – в виде всевозможных колядок, святочных гаданий, маслениц, купальских игрищ, хороводов.