Лев Яшин. Блеск сквозь слезы. Александр Соскин

И что же есть на самом деле номенклатура? В номинальном, словарном смысле слова она означает должностных лиц, которые назначаются или утверждаются вышестоящим органом административной системы. В переносном смысле это ограниченный круг привилегированных избранников власти. Но к Яшину это не имеет никакого отношения даже в уничижительно-ироническом значении, приданнном выражению «номенклатурный футболист».

      Какие там были у него привилегии! Материально-бытовые условия (зарплата, квартира, автомашина вне очереди) – как у других элитных футболистов, включая «необожаемых», и с номенклатурными привилегиями они не шли ни в какое сравнение (к особой поликлинике приклеплен небыл, «авоську» с набором дефицитных продуктов не получал). В коридоры власти Яшин вхож не был, да и не звали.

      По роду работы мне приходилось общаться с некоторыми номенклатурными деятелями. Люди они были разные, встречались и очень приличные, но даже на челе обычно вежливых и обходительных «номенклатурщиков», пришедших в 60—80-е годы на смену грубым и неотесанным, чаще всего лежала печать самодовольства, с трудом скрываемого превосходства над нами, плебеями. Яшин и по этому верному признаку не подходит к их роду. Невольную поддержку такое наблюдение получило от самого инициатора яшинского причисления к номенклатуре. В документальном фильме «Лев Яшин: легенды и были» (1999) Александр Нилин вполне достоверно рисует портрет вратаря: «На выразительном лице человека честного, тяжелого труда читались усталость, страдание, но только не превосходство». Если бы оно отягощало вратаря, партнеры никогда не признавали бы его в доску своим, душевно близким. Если бы Яшин был «номенклатурен», это быстро усекла бы и заграница, которая мало того что не отвергала его, но привечала побольше, чем советские «благодетели».

      Государственная лояльность ничуть не избавила Яшина от чиновничьих отлупов, черствости, равнодушия, а бывало – прямых измывательств. Так уж было заведено: одной рукой власть осыпала наградами, а другой третировала, устраивала всякие пакости – крупные и мелкие. Как и многим другим лучшим людям страны. Некоторых попросту травила, как, например, лауреата шести Сталинских премий композитора Сергея Прокофьева. У музыкальных критиков, однако, хватает ума не акцентировать внимание даже на том, что тот пресмыкался перед властью. Потому что был гений, загнанный в угол. Но Яшин-то не пресмыкался – и условия со сталинских времен изменились, и характер был не тот: говорил напрямоту. В постфутбольные годы, вращаясь в спортивно-бюрократических кругах и поднаторев, – более взвешенно (хотя Михаил Якушин считал, что никаким не был дипломатом), но все равно резал правду. Злопамятные функционеры этого не прощали, да и просто куражились, показывая, кто хозяева положения – они, чинуши, или ходившие под их пятой всеобщие «любимчики». И несмотря на это, Яшин схлопотал от отдельных футбольных критиков.

      «Кто нами руководит?» – не однажды и не только своими неприятностями возбуждался