Цвингер. Елена Костюкович

вода льется прямо под ноги. И не уходит. А куда ей уходить, асфальт.

      Он умилялся на форточки, хотя и форточки были в детстве, и на первоэтажные решетки в форме восходящих из угла (или закатывающихся в угол?) солнц. Решеток такой странной формы он не видал ни во Франции, ни в Швейцарии. Ни в своих европейских экскурсиях. Инна, похоже, получала удовольствие, прогуливая его по Москве.

      Русский к нему возвращался. Явно зрел флирт.

      – Инна, мне нужно найти Первую Мещанскую.

      – А зачем? Если отдать кому-нибудь что-нибудь, я сама съезжу, ты еще не умеешь по Москве.

      – Нет, я хочу на эту Мещанскую посмотреть. На Мещанской моя мама и отчим познакомились.

      Инна так сдружилась с ним, что выспрашивала и о маме, и о семье. Изящная девушка, тонкая, высокая. Краска на лице непривычно густа. Зато пострижена вполне по-европейски, удивительно даже. Мещанскую улицу она сразу указать не смогла. Обещала, спросит в семье. Старшие, может, подскажут.

      – В какой семье? Ведь ты живешь, говорила, в общежитии?

      – Да, да. Но у меня в Москве родственники есть.

      Вика предложил попросту купить карту. Инна засмеялась. Карты Москвы и не печатаются вовсе. Из соображений безопасности. Приходится наизусть. Викина память была молода. Вот он и стал мысленно фотографировать город: просевшие переулки, где на влажные колдобины подушками налипал тополиный пух. Запоминал фасады, к которым не прикасался с девятнадцатого века ни взгляд реставратора, ни мастерок ремонтника. От низу зданий всползала чернота, городская сажа. А где дома были покрашены, то там брались краски, с учетом сколь они недолго в этом климате сохраняются, большей частью пронзительные. Как на картинах Ларионова.

      Насчет Первой Мещанской – продолжалось недоумение: никто не знал названий улиц. Слишком часто их переименовывают. Кстати, в девяностых все перекрутили опять. Теперь типичные новые московские разговоры:

      – Варварка это что же, Ногина?

      – А бог знает!

      – У памятника Шипки!

      – Не Шипки, а Плевны, ну, где на лавочках кагэбэшники вербовали…

      – Разве она не Богдана Хмельницкого?

      Инна хоть и говорила, что будет занята, а все-таки соглашалась день за днем водить по Москве. Оказывается, она увлечена московской архитектурой. Но как этот город разглядывать? С тротуаров ничего не видно. Все загорожено поддонами, вывесками, растяжками. А когда Виктор попробовал поизучать фасад «Метрополя», став столбом среди улицы, Инна еле его из-под колес выдернула. Для кого все статуи и барельефы? И не Инна Виктору, а Виктор сообщил Инне, что на фасаде «Националя» – абрамцевские майолики, на фасаде «Метрополя» – абрамцевские панно по рисункам Врубеля, а под ними идет по фризу надпись «Только диктатура пролетариата может освободить от ига капитала». Надпись эту ни увидеть невозможно, ни прочесть.

      Еще он хотел посмотреть на Дом литераторов, о котором много слышал от Лёдика.

      – Это нет, нас не пустят без писательского билета.

      – А