Последние дни. Том 2. Тим Пауэрс

отлично помнил.

      Затем Арментроут позвонил в больницу «Роузкранс» и сообщил, что с данного момента пребывает в отпуске. Он объяснил, что временно будет консультировать в медцентре университета в Сан-Франциско, и напомнил, что никогда не брал полагающиеся ему шесть недель ежегодного отпуска. Исполнять свои обязанности он назначил другого врача, пожилого фрейдиста. Никто не спорил с ним (впрочем, он был уверен, что так и будет, ведь главный психиатр может позволить себе поступать как сочтет нужным).

      К собственному изумлению, он понял, что смущен тем, как обманывает доверие коллег, нарушает правила – и не только потому, что рискует карьерой и, если попадется, возможно, пойдет под суд и получит суровый приговор. Он и психиатром-то стал прежде всего из благодарности за то, что такие же люди когда-то избавили его от чувств вины и стыда, и сейчас он сожалел о необходимости обмана гораздо больше, чем когда-либо сожалел об убийстве пациента.

      Чтобы не тратить попусту время в ожидании звонка от Омара Салвоя, составлявшего часть личности Пламтри и обещавшего звонить на сотовый, Арментроут отпечатал листовку и разослал копии во множество баров, магазинов пляжных принадлежностей и парков по всему городу: «ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ЗА ИНФОРМАЦИЮ» – гласила шапка листовки, а ниже располагались фотографии Кута Хуми Парганаса (старый школьный снимок, тот самый, который был размещен на рекламных щитах в Лос-Анджелесе в девяносто втором году, когда мальчик неожиданно исчез) и Анжелики Антем Элизелд, того же года, взятая из газеты (к сожалению, на ней Анжелика была запечатлена с открытым ртом и зажмуренными глазами). Далее он напечатал номер телефона отпускника-невролога и предоставил остальную работу автоответчику.

      Указывать номер своего сотового телефона не было никакого смысла – он звонил почти непрерывно: очевидно, все выжившие из ума призраки, имевшиеся в стране, горели желанием поговорить с ним – они угрожали, или рыдали, или просили у него денег, или требовали, чтобы он отвез их в Мексику. Однако ему приходилось отвечать на каждый звонок, потому что по этой линии звонил Салвой, а в последние пару дней, устав от безумной болтовни Лонг-Джона Бича, Арментроут время от времени даже не обрывал связь и вступал в бестолковые разговоры с дебильными «эфемеридами», как их называли старые писатели. Они, безусловно, были в большей степени чем-то несущественным, нежели сущностями.

      А женщина, на которую он сейчас смотрел, была, безусловно, сущностью.

      Этим утром телефон невролога зазвонил, и Арментроут, сняв трубку, выслушал несколько фраз. Некий старик звонил из телефона-автомата в конференц-центре «Москон» и настойчиво требовал обещанных денег. Арментроут приехал на место, заплатил ему пятьдесят долларов, после чего старик сказал, что женщина и мальчик, изображенные на листовке, а также еще двое мужчин живут в квартире на улице Лапу-Лапу, в квартале оттуда.

      И похоже, старый доносчик не обманул. Когда Арментроут, экипировавшись в свои неуклюжие доспехи из двух манекенов, ворвался в названную