Реликвия Викингов. Владимир Весенний

подсказать, досмотреть, куда приведет его неуемная кривая. Мир рядом с ним из пресной заводи преображался в закипающий событиями водоём. И вдруг так обыденно – «кто хочет комиссарского тела?»

      Веня догнал Тамару Петровну и взял под локоть.

      – Мне ужасно неудобно, – забормотал он, – я слишком о себе возомнил. Извините мою грубость! Прошу вас!

      Ей было приятно чувствовать его сильную руку, которая крепко и одновременно осторожно удерживала ее.

      – Какой вы нудный, – сказала она со специально наигранным упреком. Глаза и губы ее улыбались. Веня улыбнулся в ответ.

      – Дружба? – спросил он.

      – Предлагаю по этому поводу выпить шампанского.

      – Муж как всегда в Италии, а сын у бабушки?!

      – Разумеется.

      Из колонок под потолком тихо звучала «Весна» Вивальди. Венедикт расположился в кресле, откинувшись на спинку. Приглушённый свет, откупоренная бутылка шампанского на столе, дорожка мелких пузырьков со дна к поверхности. Рядом с бутылкой пробка в фольге, два наполненных бокала на высоких ножках и поломанная квадратиками плитка шоколада в блюдце. Тамара Петровна на софе, вытянув ноги и положив одну на другую, молча слушала музыку. Венедикт не чувствовал неудобства от затянувшейся паузы. Люди столько времени тратят на разговоры, что порой для взаимопонимания полезно помолчать.

      – Расскажите что-нибудь хорошее, – попросила Тамара Петровна.

      – Например.

      – Например, чего вы хотите от жизни.

      – Слова не имеют значения. Сегодня я хочу одно, завтра другое.

      – Вы язвочка. Не упустите случая поддеть.

      Веня подумал.

      – Моя идея – это утопия, – заговорил он. – На ее реализацию потребуется вся жизнь и не факт, что мне она под силу. Если кратко, то замысел в том, чтобы один человек, написав роман, снял по нему кинокартину, где явился бы режиссером и оператором, композитором и при помощи технических новинок сумел бы передать запахи, объём, всё то, что мы ощущаем, но не умеем пересказать, отобразить. Мы читаем книгу, и только воображение помогает нам увидеть то, что пытается донести до нас автор. Слушаем музыку, в ней эмоции, но полное отсутствие четких образов. В живописи замысел зафиксирован в чётких образах, и порой подолгу простаиваешь у полотна, представляя, как могло быть мгновенье назад, и как бы развивался сюжет, если бы картина ожила. В кинематографе зримые образы, но их внутренний мир нужно дополнять мимикой, настроение музыкой и не всегда она соответствует замыслу режиссера. А какое место в жизни человека занимают запахи. Например, на экране обширное до кромки леса зеленое поле с полевыми цветами. Слышен посвист птиц, стрекот насекомых, но запахи и ветерок в лицо – это уже приходится додумывать зрителю. Если бы один человек мог совместить все умения, о которых я говорю…

      – Теоретически всё возможно. Появление на свет такого человека в том числе. Но практически…

      – Почему нет? Умел же Бородин заниматься химией и