Пять разных рассказов. Наталия Валентиновна Потапова

гко, участие в любительских литобъединениях он принимал самое активное, к высоким оценкам и похвалам в свой адрес привык и воспринимал их как должное. Покойный отец, мать, немногочисленные приятели и даже сердечная подружка (кстати, выпускница пединститута) его литературные опыты одобряли и гордились близостью к особому человеку –ПИСАТЕЛЮ!

      Последнее время Евгений Борисович был занят написанием романа – многопланового, с элементами фантастики, изобилующего лирическими отступлениями и описаниями. К другим жанрам Жека относился снисходительно, полагая, что только в романе талант автора может прозвучать в полную силу. Писал он быстро, обильно, почти не перечитывая написанное, боясь не успеть поделиться с будущим читателем богатством своего творческого воображения. Промелькнувшие в голове мысли и возникшие в его воображении ситуации тотчас записывались, а вечерами Евгений Борисович спешил зафиксировать увиденное или услышанное за день.

      Мать, благоговевшая перед своим одарённым сыном, негромко стучала в плотно закрытую дверь его комнаты: «Евгеша, ужин остывает. Поешь немного, я куриные котлетки пожарила». И, не решаясь повторить свой жалостливый призыв, ждала под дверью, надеясь, что он почувствует её присутствие и выйдет, чтобы подкрепить силы перед поздним бдением. Временами Евгений Борисович испытывал острую потребность озвучить написанное, и тогда счастливая Елена Петровна усаживалась поудобнее и, подперев щёку рукой, не сводила влюблённых глаз с сына, выразительно проговаривающего свой текст. Ну, с этим читателем всё было ясно.

      Однако хотелось большего внимания и к роману, и к себе как к автору. Сотрудникам страховой компании, где ему приходилось зарабатывать на хлеб насущный, Жека своих работ не читал. Их мнение его не то чтобы не волновало, просто он знал наперёд, что художественное слово не входит в сферу их интересов. А в покровительственные фразах типа «ну, старик, ты супер» или «цепляет, цепляет твой текст» он не нуждался. Во-первых, неискренне, а во-вторых, он и сам знал себе цену! Реакция прекрасной половины была не менее предсказуема: «Ой, Жека, не обижайся, ну запарка полная, совсем времени нет читать!» Конечно, разве останется время после изучения гламурных журналов, да ещё и любовный роман в розовой обложке на тумбочке томится, недочитанный!

      Нет, он жаждал отзывов серьёзных, продуманных, а лучше всего – профессиональных. Словом, свои надежды Евгений Борисович возлагал на неизвестного, но достойного редактора из солидного московского издательства, главное назначение которого, если верить рекламе, заключалась в «открытии миру и читателю новых талантливых имён». Сомнений в том, что имя Евгения Картасонова займёт в этом ряду подобающее место, у Жеки не было.

      И вот долгожданный день настал. Сегодня он пойдёт в издательство, чтобы предложить рукопись романа и познакомиться с редактором. Звонить заранее, договариваться о встрече не стал – ну кто же объясняет такие вещи по телефону! Аккуратно пронумерованные страницы были бережно уложены в специально купленную папку (из толстого чешского картона, с надёжными эластичными тесёмками в тон). Папка с трудом поместилась в сумку-планшет, но класть рукопись в рюкзак, который, закинув за плечо, обычно носил Жека, он поостерегся –толкнёт кто или об угол ударится, папка вид потеряет.

      Утром, пока брился, ещё раз продумал разговор с редактором. Схема такая: о себе сообщит только самые необходимые сведения, упомянет (как бы между делом) этапы литературной учёбы, в общих чертах обрисует фабулу и сюжет романа. И, со смущённой улыбкой передавая папку заинтригованному редактору, понизив голос, с уверенностью заметит: «Начнёте читать, и всё поймёте без предисловий. Уж не обессудьте». Вообще-то просьба не судить слишком строго противоречила уверенному настрою Евгения Борисовича, но сама фраза ему чрезвычайно нравилась – она, словно мешочек с сухой лавандой, хранила тонкий аромат классической литературы… Тщательно побрившись, Жека придирчиво рассмотрел себя в зеркало и остался доволен. Проникновенный взгляд темных глаз под припухшими (в результате ночных бдений) веками, высокий лоб, казавшийся ещё выше из-за ранних залысин, нервные сухие губы – портрет не воина, но мыслителя!

      – Евгеша, давай я тебе ещё бутербродик сделаю, – суетилась мать, пододвигая к нему тарелку с дрожащей глазуньей. – Ты ведь не на работе будешь, Бог знает, когда обедать придётся.

      Поглощённый размышлениями о предстоящем визите, Жека отрицательно покачал головой. Волнение лишило его аппетита. Залпом выпив чай (кофе он пил вечером, для бодрости), он тщательно оделся и, кивнув на прощанье, вышел на лестничную площадку. Вскоре, бережно прижимая к животу сумку с рукописью, он уже спускался в ближайшую станцию метро, стараясь не поскользнуться на влажных ступенях.

      Поездка в переполненном московском метро одновременно и взбодрила, и утомила его. И когда колышущийся темно-серый поток пассажиров вынес Евгения Борисовича на поверхность, он решил пройтись до издательства пешком. Конечно, он волновался, хотя и не желал признаться в этом самому себе, а размеренная прогулка помогла бы успокоиться.

      Он шёл медленно, глядя прямо перед собой и не обращая внимания на вечно спешащих куда-то московских прохожих. Уже давно он отучил себя суетиться, запомнив