Моя чужая жизнь (сборник). Александр Годунов

эти дни, потому что, когда он трезв, то начинал на меня орать, что я не делаю дел по дому, не помогаю никому и сижу просто ничего не делаю. Хотя на само деле, все было по-другому. Весь день мы делали какие-то дела по дому, и к вечеру уже, вот, сядем попить чайку и передохнуть, возвращается отец с работы и видит нас, сидящими за столом. И как вы думаете, что он думает в этот момент? Он думает, что мы сидим целый день на кухне и жрем, и кроме этого ничего не делаем. Ну, как можно быть таким человеком, как вообще можно объяснить этому человеку что-то, если он даже не пытается что-то понять. Меня он, наверно, вообще считал за слабоумного. Порой, когда нужно было что-то сделать по дому, он объяснял, как нужно сделать, и это было весьма обидно. Казалось бы, что тут обидного? А фокус в том, что он досконально объяснял, как сделать то или другое дело. Например, мне нужно сходить за баню и принести оттуда что-то. Отец подробно начинает объяснять мне, где на нашем участке находится баня, как пройти к ней, где повернуть и так далее. Хотя мне уже двадцать лет, и я прекрасно знаю, где находится баня. И таких моментов было много. Однажды он мне даже план нарисовал. Это было нечто. И знаете, когда на протяжении всех этих лет тебе говорят, что ты дебил или подразумевают это, то начинаешь потихоньку задумываться и верить в это. Очень обидно и обидно до слез, ты ведь это слышишь не от соседа, даже не от одноклассника, а от родного отца, – огорченно произнес пациент.

      Доктор, сидя в своем кожаном кресле и делая заметки в своем блокноте, остановил руку, медленно поднял голову и пристально стал смотреть на пациента.

      – А вы не пытались с ним поговорить? Объяснить ему, что вы уже не маленький и способны отвечать за свои поступки, – спросил доктор.

      – Пытался, честно пытался. Но все это так и оставалось только в моих мыслях, о том, как я с ними поговорю, и всё встанет на свои места, мы станем ближе друг к другу, засияет радуга, и вокруг нас будут благоухать ромашки. Но этого не произошло. Вот, сами подумайте, как можно переубедить человека, который живет уже сорок пять лет на тот момент, по своим сложившимся принципам и понятиям. Он не признает чужой критики вообще, даже если он на сто процентов не прав в том, что говорит, отец будет уверять, что он на сто – пятьсот процентов прав, а мы все сговорились просто и делаем ему наперекор. И так каждый раз. Например, он говорит вам, что вы дурак. Как умный человек вы не соглашаетесь с ним и говорите, что это не так. Но к вашему несчастью отец докажет, что вы не правы, что вы правда дурак, и докажет это. И вам останется просто стоять с открытым ртом и просто удивляться, что такое может произойти с вами, в собственном доме, и услышать это всё можете от вашего отца. И самый лучший выбор из этого, поверьте, это лучший выбор – это согласиться, развернуться и уйти. Первые 18–19 лет вы будете еще кое-как стараться противоречить ему в его же высказываниях, пытаться доказать истину и правоту своих действий. Но в 21–22, как я, вы поймете, что это все без толку и плюнете на это, и будете жить дальше, зная, что вы не дебил, руки у вас растут не из жопы, можете ориентироваться