Месть древнего бога. Дмитрий Федотов

ему ногу. А в прошлом году Иван Флегонтович едва не помер от острого аппендицита. Но вылечили его отнюдь не хирурги, а доктор Котов. Причем безо всякого ножа, одними лишь народными средствами. Впрочем, сей факт так и не был признан медицинскими чиновниками, а исцеление объяснили ошибкой в диагнозе, мол, то был не аппендицит, а всего лишь острый энтероколит.

      Но бывший пожарник с тех пор проникся к доктору Котову глубочайшим уважением и пропускал во вверенное ему здание без дурацких формальностей. Тем более мне был непонятен теперь его вопрос.

      – Ты что, Иван Флегонтыч, али не признал?

      – Так ведь никого же нету в редакции, – все еще хмурясь, сообщил вахтер.

      – Работаю я здесь теперь! – бодро заявил я.

      Но Флегонтыч явно не разделял моего оптимизма.

      – Нормальные люди так рано на работу не ходят.

      Пришлось предъявить кроме пропуска еще и журналистское удостоверение.

      – Излишняя бдительность иногда вредит здоровью, – произнес я загадочно и потопал на второй этаж.

      Мои новые коллеги и старые знакомые в одном лице действительно заявились примерно через час. К их появлению я успел вскипятить чайник и наделать горку бутербродов из принесенных с собой сыра и ветчины – «проставился», так сказать.

      Первым в комнату ввалился вечно встрепанный и нескладный Женя Перестукин. Поздоровавшись, он несколько секунд изучал мое кулинарное творение на чайном столике, потом изрек:

      – Пища уготована для тела, амброзия же укрепляет дух! Но ее-то я как раз не вижу…

      – И не стыдно вам, сэр, смущать разум этого юноши? – раздался от двери исполненный сарказма голос.

      Я оглянулся и сказал:

      – Приветствую вас, благородный дон, в стенах сего мирского заведенья!

      Федя Маслов, виртуоз диафрагмы и мастер видоискателя, а попросту – ведущий оператор и фотограф редакции, аккуратно повесил на плечики свой стильный кожаный пиджак и спрятал его в шкаф. Впрочем, все звали Маслова не иначе как Дон Теодор, за болезненное пристрастие к изысканности и утонченности буквально во всем – и в быту, и в работе. Мне же Федор напоминал знаменитого Кристобаля Хунту из романа Стругацких – такой же лощеный, подтянутый и чуть надменный в обращении, будь то ответственный за выпуск или сам главный редактор.

      – А вас, Дмитрий, кажется, можно поздравить?

      – С чем же?

      – Вы с сегодняшнего дня причастны к великой тайне!

      – Неужели?!

      – Именно! Вы из большинства, что следует истории, превратились в одного из вершителей ее.

      Дон Теодор принял позу римского сенатора и с пафосом продолжал:

      – Я не оговорился. Именно мы, газетчики, делаем историю! Не зря нас называют «четвертой властью». Это мы повергаем кумиров и возводим на пьедестал! Это мы вершим революции и предвидим будущее! Это мы…

      – … трепачи и пустомели, которых давно надо выгнать на поля – пахать и сеять! – звонко и весело раздалось в комнате.

      Мы