Золотой человек. Мор Йокаи

словно доведенная до кипения в раскаленном котле, а спиралевидное завихрение зияет в волнах саженной глубиною. Водоворот проделал в скале углубление в сто двадцать футов, и что попадет в эту могилу, того человеку вовек не извлечь, а уж если туда угодит человек, то в день воскрешения усопших придется с ним повозиться!

      И вот теперь течение увлекало высвободившуюся мельницу к этому омуту.

      Но прежде чем мельницу туда затянуло, она получила пробоину в дне и, начиная тонуть, опрокинулась набок; мельничное колесо установилось вверх своей гигантской осью, белая кошка взбежала на край оси да так и замерла там, выгнув спину. Подхваченное водоворотом дощатое сооружение описало широкий круг, раз пять повернулось вокруг собственной оси, – каждая доска-балка отзывалась нещадным треском, – а затем скрылось под водой.

      Исчезла и белая кошка.

      Тимея, содрогаясь от ужаса, закрыла лицо тонким шарфом.

      Зато «Святая Варвара» была спасена.

      Каждому из возвратившихся на корабль гребцов Евтим пожал руку, а Тимара даже обнял.

      Тимар надеялся, что Тимея тоже поблагодарит его.

      Тимея же спросила его:

      – Что теперь будет с мельницей?

      – От нее останутся лишь щепки да труха.

      – А как же бедная киска?

      Губы девушки дрожали, а в глазах стояли слезы.

      – Ей-то уж наверняка конец пришел.

      – Но ведь эта мельница принадлежала какому-то бедняку! – воскликнула Тимея.

      – Это правда. Но нам необходимо было спасать свой корабль, собственные жизни, иначе мы бы сами утонули: нас, а не мельницу, затянуло бы в водоворот, и наши останки выбросило бы потом на берег.

      Тимея сквозь застилающие глаза слезы посмотрела на человека, произносившего эти слова.

      И сквозь слезы она заглянула в чуждый, непостижимый ее разумению мир:

      «Неужели нам дозволено столкнуть в омут мельницу безвестного бедняка лишь для того, чтобы спасти собственный корабль? Неужели нам дозволено утопить несчастную кошку лишь для того, чтобы самим не погибнуть в пучине?»

      Она не желала этого понять.

      И с этого момента больше не слушала волшебные сказки Тимара, а сторонилась его.

      Сальто-мортале мамонта

      Впрочем, и у Тимара пропала охота рассказывать сказки: не успел он толком отдышаться после жестокой схватки не на жизнь, а на смерть, как Евтим сунул ему бинокль и жестом показал, куда смотреть.

      Тимар обернулся, навел бинокль на виднеющийся вдали корабль и медленно, словно разжевывая во рту каждое слово, проговорил:

      – Канонерская лодка… Двадцатичетырехвесельная… название ее «Салоники».

      И он не отрывал глаз от бинокля до тех пор, пока скалистые зубцы острова Периграда окончательно не заслонили турецкий корабль.

      Тогда он вдруг положил бинокль и, поднеся к губам рожок, подал сигнал короткими, отрывистыми звуками: сперва три гудка, затем еще шесть, – после чего погонщики принялись подстегивать лошадей, чтобы те бежали