Низший 8. Дем Михайлов

– покачал я головой – Давай без этого. Тема интересная, не спорю. Но ты ведь о другом поговорить хотел?

      – Мозги еще целы?

      – Ты о чем?

      – Мы дуреем, парень. Ты не замечаешь? Весь этот мир провалился в клоаку именно поэтому – мы дуреем! Нам сука конец! Порочный круг, порочная гнойная жопа. А кто виноват? Она! Мать!

      – Вот это неожиданно – признался я и, наведя винтовку на старика, нажал на спуск.

      Звук выстрела был удивительно негромким. Так… не больше, чем кашляющий хлопок. В боку стального панциря трупа, что служил сиденьем старику, образовалась неплохая дыра – можно просунуть указательный палец. Через пару секунд из глубокой раны повалил едкий дымок.

      – Дерьмо тебе в уши, пацан! – сморщился недовольно старик и глянул на призма – Эй, урод. Я жопу приподниму, а ты мне скамью поменяй.

      – Конечно, дедушка. А через коридор тебе перейти не помочь? Чтобы сразу в окно – и харей в газон или в тухлые кишки.

      – Подобрал ты парней. И эта сука вон как зыркает.

      – Я тебе лицо срежу, пердун старый! – ответила рыжая, доставая флягу с водой.

      – Поменяй старику скамью – кивнул я призму, и богомол пришел в движение, пинком отшвырнув дымящийся труп и тут же подтащив другой. Дедушка снова уселся, пожевал губами и кивнул:

      – А вообще да – научите меня летать. Минуток через пять переведите меня убогого через коридор – и в окно. Оттуда не видно океан?

      – Не.

      – А йодом и водорослями не пахнет? Чем пахнет это место?

      – Цветы, хвоя, буки, вонь старперов и померших надежд.

      – Ну уже отлично! Хоть что-то новое!

      – Вонь старперов?

      – Буки!

      – Почему мы дуреем, старик?

      – Они стирают нам память, гоблин Оди.

      – И что?

      – Если всего раз – как у большинства – то ничего. Но я долго живу на свете. И лично знал и знаю тех, кому память стирали уже несколько раз. И знаешь что? Эти бедолаги превращаются в ублюдков! Им вместе с воспоминаниями стирают и границы дозволенного! Они убивают с той же легкостью, с какой я открываю банку пива! Им становится на все плевать! А на их лицах поселяются вечные мрачность, злость, агрессивность, нежелание и неумение долго кого-то слушать. Я знаю! Вон тот громила что сидит рядом с тобой – сколько раз его ментально кастрировали? Судя по тупой недовольной харе – раза три уже?

      – Ты бредишь, старик – поморщился я.

      – Мальчишка! Что ты знаешь об этом мире!

      – Этот мир губят не агрессивные низшие, старик. Этот мир губят улыбающиеся высшие. И ты знаешь это.

      – И эти тоже. Со всех сторон сжимают! Ладно я – свое уже пожил. Надоело! Хочу умереть! Давно бы руки на себя наложил, но… вдруг там за это спросят?

      – Где там?

      – Не прикидывайся тупее чем ты есть, мальчишка!

      – Ну-ну… ты прямо озадачил меня, старик.

      Достав из набедренной сумки стальную флягу, старик со скрипом отвинтил крышку, сделал несколько больших глотков. В коридоре пронесся запах крепкого спиртного, шумно сглотнул Рэк и в него тут же ткнулся палец стальной перчатки:

      – Неуемно