Так они жили. Елена Ильина-Пожарская

и детский лаун-теннис, стреляла из какого-то особенного лука и так ловко лазила по деревьям, что Гриша только крякал от зависти.

      Сестра-«агличанка» сперва всем этим завоевала брата и сестру, но вскоре началось и разочарование, и в нем отчасти сама Женя была виновата. Наслышавшись в Англии о значении старшего члена семьи, она вообразила себя этой старшей между детьми и требовала внимания к своим словам, какого дети не привыкли оказывать даже родителям. В этом лежал корень отчуждения, которое вскоре между ними началось. И каждый день в родной семье с самого начала подавал повод к взаимному неудовольствию и непониманию.

      Вот раннее утро. Женя проснулась. Ей жарко и душно в непроветренной детской. Няня так привыкла к теплу, что все попытки девочки открывать форточку считает глупой выдумкой и тщательно с этим борется.

      С тяжелой головой встает девочка, надевает аккуратно сложенное ею самою белье и обувь, а затем идет мыться. Ей очень не хватает ванны, но удалось выпросить большой таз, где она и полощется, как уточка. Гриша и Надя, которых до сих пор два раза в неделю моют теплой водой в корыте, не могут понять, как может Женя так наслаждаться холодным окачиванием. Нянька недовольно косится на это нововведение и пророчит и зубную боль, и ревматизмы. Ввиду этого Женя предпочитает заниматься своим туалетом, пока дети спят и нянька исчезает в людскую, где всегда есть о чем поговорить и поразузнать кое-что. Покончив с умыванием и одеванием, девочка первое время сама убирала свою постель, но это вызывало такой шумный протест со стороны няньки и приставленной к детской девушки Ариши, что она уступила в этом случае и больше не трогает своей постели.

      – Няня… няня, – кричит проснувшийся Гриша.

      – Что тебе, Гриша? Няни нет.

      – Позови ее, я вставать хочу… Где Аришка?

      – Ариша убирает таз.

      – После твоего плесканья! У… брр… и охота тебе. Позови няню!

      – Няня! – присоединяет свой заспанный плаксивый голосок Надя.

      Ариша опрометью бросается за нянькой, а ребятишки, уже окончательно проснувшись, начинают возиться и перебрасываться подушками.

      Женю давно подмывает принять участие в этой игре, но она не может себе этого позволить в качестве большой. Вместо этого она замечает:

      – Не шумите так, дети… Пора вставать.

      – Ну, озорники… – сердито говорит няня, входя в комнату, – не дали и чашечки чаю у Амелии Ивановны выпить… Чего поднялись в такую рань? Это ты их разбудила! – обращается она к Жене.

      Начинается одевание. Гриша шалит и брыкается ногами, которые ему обувает, стоя на коленях, няня, а Надя пищит, что Аришка ее щекочет и что няня должна обувать ее, а не Гришу.

      Женя пожимает плечами. Все это кажется ей так дико. Бобби, сын тети Ани, восьми лет, был уже в школе, где не только должен был сам чистить себе сапоги и платье, но обязан был чистить их и для своих старших по классу товарищей.

      Странно ей было и обращение с прислугой, это презрительное «Аришка», «Катька», окрики и тычки рассерженных