Под свист пуль. Анатолий Полянский

центральную Аргунскую магистраль дорогой смерти…

      Агейченков был прекрасно осведомлен о том, как развивались дальше события. При проведении контртеррористической операции, по решению нового Верховного главнокомандующего, эту оплошность, мягко говоря, решено было исправить. Впервые в истории погранвойск была проведена крупномасштабная десант-штурмовая операция, называвшаяся Аргунской. Горная Чечня была освобождена от боевиков нашими частями при поддержке авиации и артиллерии. Николай Иванович знал, в какой строгой секретности готовился захват этого труднодоступного района республики. Все было сделано совершенно неожиданно для бандформирований. Частично они были уничтожены, остальные рассеяны и бежали кто в Чечню, кто в Грузию. Последняя оказалась предпочтительней. Там террористов никто не преследовал.

      На участке в восемьдесят километров между Ингушетией и Дагестаном была установлена государственная граница России с Грузией. Раньше она существовала номинально, как административная. Тут-то и был поставлен усиленный огневой мощью Итум-Калинский пограничный отряд, которым Николаю Ивановичу и довелось командовать.

      Боевики никак не могли смириться с тем, что пути подвоза оружия, боеприпасов, пополнения из Грузии перерезаны. На протяжении многих месяцев они пытались нащупать слабые места в охране границы, любой ценой восстановить утраченные коммуникации. Нападения следовали одно за другим – и большими силами, и мелкими группами. Вот почему Агейченков и находился в таком перевозбужденном ожидании. Сегодняшняя гибель трех пограничников лишний раз подтверждала, что война продолжается и она постепенно усиливается. Особенно теперь, когда открывались перевалы, и на склонах гор появилась «зеленка». Борьба шла не на жизнь, а на смерть, принимала все более партизанский характер, отчего делалась и коварнее, и подлее. Не знаешь, когда и где ожидать удара, в каких местах устроят засаду или заложат радиоуправляемый фугас…

      Все трое убитых лежали рядышком на взгорке, по грудь прикрытые брезентом. Лица были спокойны, словно все заботы оставили людей, и это сделало их удивительно похожими. Агейченков уже не раз замечал, что смерть нивелирует бойцов, делает их как бы навеки близкими, без земных забот и с единой, неразделимой судьбой.

      Подойдя к погибшим, Николай Иванович почувствовал еще большую скорбь. Ему было безумно жаль этих молодых ребят. Глаза оставались сухими, но спазмы сжали горло – не продохнуть. И в сердце кольнула острая, почти физически ощутимая боль.

      «Вот он результат нашей недоработки, если не халатности, – подумал он отрешенно. – Ни за что ни про что потеряли людей… Они же не виноваты, что попали в такую трагическую передрягу».

      В том, что произошло, Агейченков винил прежде всего самого себя. Командир за все в ответе. Если гибнут бойцы, значит, ты чего-то не предусмотрел, недоработал, не сделал; упустили твои подчиненные какие-то моменты безопасности. Трудно, конечно, теперь судить, но все