Котенок Господа Бога. Рождественские истории. Людмила Петрушевская

зрением на происходящее, отвечал, что не положено.

      Дети долго не усидели, они начали бегать по помещению и прятаться под столом. Потом они что-то заметили, скопились у барьера, где каменно стоящий дежурный в фуражке охранял проход, и воззрились на его кобуру, перешептываясь. Мелкий Санёк даже потянулся потрогать.

      – Макаяв, – сказал Санёк. Он почти уже коснулся пальчиком кобуры, но мент придержал ее повыше, сделав движение своим полным бедром, а потом, как луна за тучу, частично зашел за барьер.

      – Не, не «макаров», – отвечала Полинка.

      Тут хлопнула входная дверь, и мент воскликнул:

      – Уберите детей! Быстро!

      Варвара подскочила и отвела потомство снова за стол.

      Группа милиционеров ввела в отделение людей – двух мужчин и женщину, по виду продавцов с рынка.

      Их пропустили за барьер, и они исчезли за поворотом.

      Юная Вероника опять завопила:

      – Почему тех пустили, а нас нет? Нарушение Конституции!

      – Да! – воскликнул папа. – Мы тоже имеем все права пройти и узнать, что с нашим сыном! Где он и что с ним творят тут, понимаешь! Почему не пускаете? А? Молчите?

      Этот отец семейства в момент произнесения речи стал удивительно похож на свою дочь, особенно низким голосом, большим выразительным ртом, очками и какой-то многозначительной полуулыбкой. Ему не хватало только прически «каре» с челкой.

      На что дежурный, убравшийся полностью за барьер (дети снова подошли близко к кобуре), обозленно отвечал:

      – Та че, та то не люди были, а преступники! Вы че вообще, не понимаете, где тут находитесь?

      Пораженные посетители вытаращились, и, видимо, каждый стал вспоминать, какие они были внешне, те преступники.

      Воодушевленный мент продолжал:

      – И вы че тут распускаете здесь по отделению детей! Не положено! Вообще тут нельзя, сказано?

      Варвара оттянула ребят и опять усадила их за стол:

      – Будете рисовать?

      Потомство молчало.

      Варвара порылась в сумке и вдруг увидела на барьере кипу листочков.

      Она подошла и взяла оттуда сколько взялось со словами:

      – Можно я напишу заявление?

      Потому что если лежит кипа бумаги, то она лежит для того, чтобы на ней писали, верно же?

      – А ручку можно?

      Дежурный без слов, но со страдальческим выражением лица, не глядя, протянул ей казенную ручку. Видимо, тут существовал непреложный закон, право посетителей требовать письменные принадлежности.

      – А еще ручку можно?

      Дежурный покопался у себя на столе и выдал карандаш.

      Варвара разложила перед детьми добытое. Они нехотя начали чиркать по бумаге.

      – А мне? – завопил Санёк. Он уже готов был заплакать.

      Сестра Ивана нашла ему в своей сумке толстый черный фломастер.

      Младшая обиделась, что ей достался простой карандаш, и она стала бормотать:

      – Я этим франым карандафом не буду рифовать, бы-линн.

      (Дети посещали садик и частенько приносили