Завтра. Гийом Мюссо

было так трудно отвечать.

      – Если не читаем, засыпай!

      Малышка в задумчивости натянула на себя одеяло.

      – Бабушка сказала, что мама на небе, – начала она.

      – Мама не на небе, бабушка сказала глупость, – отрезал Мэтью, посылая про себя свою мать ко всем чертям.

      Кейт была сиротой. Сам он рано ушел от родителей, двух законченных эгоистов, которые преспокойно жили себе в Майами, даже не представляя, в каком он горе. Они никогда не любили Кейт, а ему всегда ставили в вину, что он занимается своей философией, а не их проблемами. Людям, которые всю жизнь думали только о себе, такое простить невозможно. Сразу после гибели Кейт они, разумеется, приехали в Бостон, чтобы поддержать сына и позаботиться о внучке. Но сочувствия хватило ненадолго. Очень скоро они уехали и теперь довольствовались одним телефонным звонком в неделю, чтобы узнать новости и наговорить глупостей Эмили.

      Все это в совокупности выводило Мэтью из себя. Его бесило лицемерие религии. Он не верил в доброго Бога, не верил никогда, и смерть Кейт тем более не могла убедить его в существовании Милосердного. Мэтью был философом, а философия была неразрывно связана у него с атеизмом. Кейт полностью разделяла его взгляды. Смерть была концом всего на свете. После нее ничего больше не было. Никакой загробной жизни. Пустота. Ничто. Небытие. Полное и абсолютное. Даже ради ее спокойствия Мэтью не мог внушать дочери лживые иллюзии, которые презирал сам.

      – Не на небе, а тогда где? – настойчиво продолжала расспросы девочка.

      – Гроб с телом на кладбище, ты сама знаешь. Но не умерла мамина любовь, – сделал уступку Мэтью. – Она всегда в нашем сердце, в нашей памяти. Мы можем ее помнить, говорить о ней, перебирать все хорошее, что у нас было, смотреть фотографии, ходить на кладбище.

      Эмили смотрела на него с тревогой.

      – А ты? Ты тоже умрешь?

      – Да, как все, – кивнул он, – только…

      – Ты умрешь, а с кем буду я? – с той же тревогой спросила девочка.

      Он ласково ее обнял.

      – Я умру еще не скоро, малыш. Проживу до ста лет, обещаю, – сказал он.

      «Обещаю», – повторил он, прекрасно зная, что говорит пустые слова, просто-напросто лжет.

      Еще несколько минут он сидел рядом с малышкой и говорил что-то ласковое, потом потеплее укутал ее, погасил свет, оставив только ночничок над кроватью, поцеловал в последний раз и перед тем, как закрыть дверь в ее комнату, пообещал, что Эйприл придет пожелать ей спокойной ночи.

* * *

      Лестница с двух верхних этажей спускалась прямо в гостиную. Только первый этаж был освещен мягким неярким светом.

      Вот уже три года Мэтью жил в доме из красного кирпича на углу Моунт-Вернон-стрит и Уиллоу-стрит. В красивом особняке, смотрящем окнами на Луисбург-сквер, с белой массивной дверью и темными ставнями.

      Мэтью выглянул в окно и увидел яркие цепочки гирлянд, которыми украсили решетку парка. Всю жизнь Кейт мечтала жить именно в этой старинной части Бостона. Внутри маленького,