Тишайший (сборник). Владислав Бахревский

отец – мудрый воевода, – сказал Федор Иванович. – Так и отпиши ему. Мол, Федор Иванович Шереметев поклон шлет и благодарит за службу царю и всему Русскому государству.

      – Я отпишу.

      Одоевский откланялся и вышел.

      – Что вы все за люди? – выскочил из-за стола Яков Куденетович. – Нечего сказать – поговорили! Кланяюсь вам всем и тебе кланяюсь, мудрейший Федор Иванович.

      – Верно, пора вам домой, – улыбнулся кротко наитайнейший. – Пора! Пироги уже, чай, к обеду приготовленные, стынут.

      Бояре поднялись из-за стола, покрестились на иконы, и тут в дверь постучали, а постучав, открыли. Вошел поручик полка иноземного строя Андрей Лазорев.

      – Нет ли среди вас боярина Василия Петровича Шереметева? – спросил поручик.

      – Я Василий Петрович, – сказал Шереметев, тревожно поглядывая на бояр.

      – Вот тебе указ великого государя. Ехать тебе, боярин, в Большой полк товарищем боярина Никиты Ивановича Одоевского.

      – Поди-ка меду выпей! – пригласил поручика Федор Иванович Шереметев.

      – Это мы с охотой! – Лазорев подошел к столу, поискал пустую чару, налил меду, выпил. – Добрый мед! Благодарствую.

      Поклонился, повернулся и вышел. Бояре молча глядели на закрывшуюся дверь.

2

      Борис Иванович Морозов, прижимая ладони к груди, стоял возле своего приказного стола. Кротко улыбаясь, склонил голову набок. Перед ним судья Пушкарского приказа окольничий Петр Тихонович Траханиотов клал поклоны – поклон за поклоном.

      На двадцать восьмом поклоне отворилась дверь, и в комнату вошел, но тотчас, при виде кланяющегося человека, остановился Глеб Иванович, младший брат Бориса Ивановича.

      – Глебушка! – всплеснул руками Борис Иванович и кинулся поднимать с полу Траханиотова. – Петр Тихонович, спасибо тебе, дружочек! Верю тебе, люблю тебя! Глебушка прибыл. Глеб Иванович!

      Старший Морозов подбежал к Глебу, обнял, поцеловал.

      – Соскучился по тебе! – И шепнул: – Ведь один я тут без тебя. Совсем один.

      – Позволь и тебя приветствовать, боярин Глеб Иванович, как великого человека и как брата света нашего Бориса Ивановича.

      Петр Тихонович истово пал на колени и положил первый поклон.

      – Спасибо тебе, Петр Тихонович! – сказал Глеб Иванович. – Позволь и мне тебе поклониться.

      – Смилуйся! Сначала я! И, как брату твоему старшему, на радость встречи, положу те же тридцать поклонов.

      Братья смотрели, как дородный, осанистый человек встает и падает перед ними на колени, тянется бородой к их сафьяновым сапогам.

      – Каждый день кланяться ездит, – сообщил Борис Иванович. – Государю добро послужил, а государь расщедрился и в окольничие его произвел, в судьи Пушкарского приказа поставил.

      – Я… знаю, Петр… Тихонович верный и добрый слуга царю! – отирая слезы, выговорил со всхлипами Глеб Иванович: тоже растрогался.

      – Пошел я, – сказал Петр Тихонович, отсчитав тридцать поклонов.

      – Пушки все поставил