Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы. Людмила Петрушевская

скажет ваша милость, – сказала начальница шутливо. – Можешь быть уверена.

      – Положили в беспокойное отделение, – сказала Оля. – Это буйное отделение. Там его убить запросто могут. Да те же санитары. Надо переводить его во второе, как обычно. Там его знают, там его любят. А то в этом беспокойном его заколют совсем, вообще больным придет дебилом или импотентом.

      Начальница при этом сделала рот как для поцелуя и пошлепала сочувственно губами:

      – В буйном да, сделают.

      – А очень просто, – сказала Оля. – Я когда вызвала психоперевозку, он начал скандалить, не шел, а от этого зависит. На улице кричал громко «помогите!» и извивался. Санитары прямым ходом отвезли в беспокойное.

      – Это кто? – спросила Пульхерия.

      – Мой, – ответила Оля. Щеки у нее были сизо-алые. – Ведь что кричал? Что я его враг, додумался! Типичный бред. Кидался в окно, разбил стекло головой, весь порезался, все было залито кровью, еще кошка эта поганая пришла, я его держу, как Иван Грозный, а она лижет с пола… Веником выгнала, нализалась человеческой крови, как людоед!

      – А с чего это началось? – спросила Пульхерия участливо. Сердце ее стучало.

      – Опять начал пропадать из дома на сутки, на двое, возвращался ободранный… Голодный, грязный…

      «Врет», – подумала лихорадочно Пульхерия.

      – Еще что: ну как это у них, не спал, ни с кем не разговаривал, одичал… На работу, слава тебе господи, он вообще раз в неделю ходит… Одну статью в год пишет, они и рады… Одну статью, а они после этой статьи диссертации защищают… А он до сих пор кандидат… Конечно, он гений. Доморощенный. Я на работу, обратите на странности поведения, они отвечают, директор, спасибо, ему надо отдохнуть, дадим путевку… А он тут же бросается из окна головой в стекло… Я одна, я одна только знаю… Присосались к нему какие-то пиявки опять.

      – Ну ты подумай, – вставила начальница.

      – Не работал, ни одной формулы, я смотрела, обычно он исписывает пачками бумагу…

      Пульхерия вспомнила, что Он иногда писал что-то в тетрадке. «Опять врет», – подумала она.

      Оля вытирала со щек щедрые слезы, не обращая ни на кого внимания.

      Пульхерия теперь все знала. Оставалось выяснить, в какой больнице он лежит.

      Как-то все сразу соединилось, встало на свои места. Огонь горел в Пульхерии чуть выше желудка, как будто зажгли лампочку и именно на том месте, где обычно ухает, когда человек проваливается или видит чужую рану.

      – Ничего, пройдет, – сказала она. – У меня брат лежал в Кащенко, ничего, выпустили.

      – В Кащенко мы не лежали, – ответила Оля задумчиво. – Мы лежали в своей, там его знают с первого раза, с этой Ани начиная. Чуть не кирпич из стены выпал, так он бил по стене кулаком.

      – Ничего, выйдет и опять все путем, – сказала начальница.

      – Но сколько можно на одного человека! – воскликнула Оля. – Сколько можно! Эта его девушка, я имею в виду сына, опять