Метро 2033: Из глубин. Руслан Мельников

глазами по сторонам. Перед дверью в сектор «А» никого, кроме них, не было. Из-за двери за ними, конечно, тоже не наблюдают. Давно прошли те времена, когда из «офиса» велось наблюдение за коридором.

      – И часто тебе такое…

      Видится? Чувствуется? Вспоминается? Как сказать? Как спросить правильно?

      – Часто, – кивнула улыбающаяся голова Ильи. – Вот сейчас, например.

      Глаза Колдуна закрылись. Улыбка осталась – никуда не делась. При других обстоятельствах ее можно было бы назвать довольной и блаженной, но сейчас в этой улыбке было что-то жутковатое.

      Губы Колдуна шевельнулись. Стасу показалось, будто он что-то шепчет.

      Что-то вроде «Оленька».

      И что-то вроде «Сергейка».

* * *

      – Оленька?!

      Он двигался в кромешной тьме.

      – Сергейка?

      И почему-то звал.

      Кого-то…

      Непроглядный мрак окружал и давил со всех сторон, не позволяя определить размеры помещения. Он видел только темноту, он шел через нее, как плыл. И дышал ею, а не воздухом.

      Идти было неудобно. Под ногами – гравий и грязь, сгнившее дерево, ржавое железо.

      Железная дорога? Метро?

      – Илюша? Это ты? – женский голос. Настороженный, недоверчивый, но все же полный надежды.

      – Папа! Папа! – удивленный и радостный голос ребенка.

      – Вы… кто?

      – А ты?.. – женский голос.

      – Кто? – детский.

      И еще звук. Далекий, но быстро, слишком быстро приближающийся. Догоняющий. Бездушный и беспощадный. Страшный. Отвратительный. И от этого шума не укрыться, не спастись.

      Наверное, так разговаривала с ним темнота, по которой он шел-плыл и которой дышал. Да, темнота может так разговаривать с тем, кого собирается сожрать.

      Стрекочущее «Чирихи-чирихи! Чирихи-чирихи!». Мрак вокруг словно заполняется бесчисленной ратью гигантских насекомых. И ведь правда – заполняется. Похоже на то. Ощущается неприятный резкий запах.

      – Ты – он? – вопрошает женщина. – Или не он?

      – Папа? – пугается ребенок. – Ты папа или не папа?

      У него никогда не было ни жены, ни ребенка. Или все же были? Или не у него, а у того, другого, который вместо него или вместо которого сейчас он сам.

      В каком-то другом месте.

      В какой-то другой жизни.

      А безжалостное «чирихи» лезет в уши и заглушает все прочие звуки, слова, мысли, вопросы.

      Он бежит. Пытается бежать. Наугад, вслепую, выставив перед собой руки и протыкая пальцами густой мрак.

      Спотыкается. Падает. Больно ударяется обо что-то.

      Встает снова и опять бежит.

      Сознание еще что-то улавливает… Сознание или все же воображение?

      – Илья?

      – Папа?

      – Чирихи-чирихи! Чирихи-чирихи! Чирихи-чирихи!

      Стрекот звучит уже не только сзади, за спиной. Справа и слева – тоже. И сверху. Сильно, резко воняет. Что-то шелестит под ногами. Касается ног. Раз, другой, третий…

      Эти прикосновения чего-то жесткого, колючего, скрипучего и царапучего – омерзительны до жути.

      Его догнал и теперь огибает живой поток,