Шпионы и все остальные. Данил Корецкий

иногда напрягает. Да. Но в остальном нормально так. Не жалуюсь.

      – Ну, ты перец! – покачал головой Поляк. – Самолеты, кингсайзы!.. А Романыч этот твой, ну… Он как к тебе, нормально вообще? Понты не колотит? Типа я хозяин, ты раб, пади в говно и все такое?

      – Ты что, ох…ел? – Бруно выгнул бровь. – Ты, Поляк, вообще понимаешь, какую х…ню несешь? Да Романыч бы у меня, б…дь, давно вместо коврика в прихожей бы лежал, если что! И любой другой ляжет, если что! Ты понял? Понял или нет, спрашиваю?!

      С каждым словом карлик распалялся все больше, ноздри его раздувались, глаза сверкали.

      – Ну. Ага. Понял, – Поляк взял графин и подлил себе еще водки. Видимо, вспышки гнева человека-ядра для него не внове, он привык.

      – Только он, б…дь, в отличие от тебя, умный мужик! – уже орал Бруно. – Он, б…дь, без калькулятора подсчитал, против кого можно выступать, а против кого – нет! Поэтому он и олигарх, понял? Поэтому у него доллары из жопы лезут, а из тебя только говно и хренотень всякая! Хозяин, б…дь! Раб, б…дь! Тоже мне!

      Бруно поерзал на диванчике, грохнул кулаком по столу.

      – Ты, б…дь, закусывай давай! Шашлык свой жри давай! А то сидишь бухой, х…ню всякую городишь!

      Дверь кухни приоткрылась, там показалось чье-то испуганное лицо и сразу исчезло. Поляк уткнулся в тарелку, чтобы Бруно не видел, как он лыбится во всю пасть.

      Карлик еще немного поорал, постучал по столу, после чего так же быстро успокоился. Он достал из кармана пиджака длинную толстую сигару, помахал ей в воздухе, поднес к носу, понюхал.

      – Эй, Захар! Обрезалку для моей сигары! – заорал он во все горло.

      Из кухни тут же явился сам хозяин с разделочной доской и острым хлебным ножом.

      – До сих пор, б…дь, не можешь нормальной обрезалкой обзавестись! – проворчал Бруно, ловко отхватывая ножом кончик сигары. – Учишь вас, учишь, никакого толку! В уважающем себя кабаке обязательно должна быть обрезалка, запомни!

      – Правильно это называется каттер, – сказал Захар.

      – Иди в жопу, – сказал Бруно. – Хотя нет, стой.

      Он порылся в карманах, достал двадцатидолларовую бумажку и бросил на доску.

      – Теперь иди.

      Хозяин взял доску и молча удалился.

      – Сам-то почему не жрешь, не пьешь? Почему нос воротишь? – укоризненно заметил Поляк, кивнув на его полную рюмку. – Захар старался, хавчик стряпал, от чистого сердца, так сказать, а ты… Небось, отвык в своих Лондонах от простых пацанских харчей?

      Бруно хотел по привычке что-то рявкнуть в ответ, но осекся. На лице карлика промелькнуло несвойственное ему выражение растерянности. И даже смущения. Он быстро схватил рюмку, опрокинул в себя. Потом затолкал в рот большой кусок мяса и стал старательно жевать.

      – Да ни х…я! – проговорил он с набитым ртом. – Я Захара уважаю, как не знаю кто! Не видишь, что ли? Глаза разуй, дылда! Сам зажрался, б…дь, как боров, морда салом заплыла, под собственным носом ни х…я разглядеть не можешь!

      Не дожевав, он налил еще рюмку и снова выпил.

      – Вот так! И пью и жру! Я – Бруно Аллегро, б…дь! Я тебя перепью,