Роковая дама треф. Елена Арсеньева

разглядела путеводную тропку в темной, непролазной мути, в которой пребывала бесконечно долгое время и которая звалась сном. А уже совсем под утро привиделся Анжель и вовсе невыносимый кошмар. Якобы стоит она у какой-то балюстрады, держась за нее обеими руками, и вдруг ощущает прикосновение двух холодных, мертвых рук!

      Анжель вскидывается в нервной лихорадке, с судорогами в руках, и некоторое время невидяще смотрит на круглое, красивое, улыбчивое лицо немолодой женщины, прежде чем с трудом осознает, кто перед ней, кто сама она и где находится. Такие провалы памяти бывали у нее очень часто, и страх неприкаянности, который она при этом испытывала, преследовал ее потом целый день и заставлял бояться пробуждений, однако сейчас она ощутила не страх, а жгучий стыд, ибо лицо Марфы Тимофеевны смутно маячило перед нею еще вчера вечером: это именно она укладывала в постель Анжель – обессиленную, полубесчувственную, залюбленную неистовым русским до того, что не в силах была ни рукой, ни ногой шевельнуть, тем паче одеться: так, голым-голешенькую, и принес ее сюда барин, и сам не позаботившийся даже чресла прикрыть перед челядью. Последней мыслью, вспомнила сейчас Анжель, было ожидание, что он займется с нею любовью уже среди этих пуховиков и подушек, но Марфа Тимофеевна швырнула барину какую-то простынку и вытолкала взашей с криком:

      – Прикройся и пошел вон, бессоромник! Вишь, до чего молодку довел, да и у самого того и гляди женилище отвалится. Красный весь, словно крапивой его отхлестали!

      «Какие звери эти русские – бить мужчину по стыдному месту крапивой!» – успела еще подумать Анжель и окунулась в такой глубокий сон, что теперь ощущала свое тело неким подобием деревяшки, ибо так и проспала всю ночь, ни разу не шелохнувшись, на одном боку.

      – Вот-вот, – хихикнула прелукавая Марфа Тимофеевна, – вот и он таков же: болен, мол, истинно чуть дышу, от усталости духа и тела моего, а кто принуждал вчера еться до полусмерти?! Такие порастратят удаль молодецкую за одну ночь, а потом палку ни разочку в месяц поднять не могут. Хотя… зря я барина своего порочу: девок перепортил он на своем веку столько, что и не сочтешь, баб тоже не обижал, а что поутих последнее время – так ведь война! По краешку смерти хаживает мое милое дитятко… – Она тихонько всхлипнула, продолжая сноровисто обмывать Анжель, вытирать грубым полотенцем и обряжать в тонкое батистовое белье.

      – Votre enfant?! [8] – переспросила Анжель по-французски, однако Марфа Тимофеевна сразу поняла чужую речь.

      – Хоть и не роженое, а мое родное дитятко. Не мать я ему, зато мамка, мамушка. Ночёк он мой, выкормыш. Я ребятница [9] была, когда мой сыночек от глотошной [10] преставился, ну а мужика лесиной придавило.

      Марфа Тимофеевна быстро перекрестилась и вновь взялась за одевание Анжель. А та не знала, чему более удивляться: изысканности белья и редкостной красоте темно-синего бархатного

8

Ваше дитя?! (фр.)

9

Женщина с грудным ребенком (простореч.).

10

Народное название дифтерии.