Потерянный «Эльф». Олег Таругин

чувствуешь то же, что и я? – Егерь стоял рядом с вскочившей на ноги эльфийкой, болезненно кривясь и держась за звенящую голову. – Неужели… неужели ожило древнее Пророчество?! Неужели это вообще возможно?!

      Пророчество! Вот что не давало ей покоя, древнее пророчество о Пришельце! И сейчас, когда эльф напомнил об этом, перед ее глазами вспыхнули пылающие магическим огнем строчки, когда-то давным-давно затверженные наизусть.

      – Я должна идти туда! – Эльфийка сделала первый шаг, покачнулась, но быстро справилась с накатившей дурнотой. – Нет, не надо меня провожать, брат. Ты знаешь, твое место теперь не здесь. Как можно скорее возвращайся в город, к Старшим, и передай им, что Яллаттан… впрочем, неважно…

      Егерь кивнул и покорно склонил голову, признавая ее правоту. Дивная в последний раз взглянула на него, улыбнулась и, подхватив свой рюкзачок, стремительно рванулась с места, ныряя в чащу.

      – Боль… боль и страх возвестят нам о появлении того, кто пришел издалека… и тогда все перестанет быть прежним… – вновь и вновь повторяла про себя эльфийка, мчась навстречу неизвестности.

      Глава 3

      Сознание вернулось неожиданно, словно та самая, запомнившаяся последней, вспышка. Еще секунду назад Алексей плавал в океане счастливого беспамятства – и вот к нему неожиданно возвратилась способность осознавать себя, и сквозь опущенные веки красноватым отблеском пробился рассеянный дневной свет.

      Жив. Он жив. Каким-то совершенно непостижимым, логически необъяснимым образом, жив. Или… ему это только кажется?

      Алексей прислушался к своим ощущениям и осторожно приоткрыл сначала один глаз, затем второй. Не поворачивая головы, огляделся. Прямо над ним неторопливо покачивали раскидистыми кронами деревья; сквозь разрывы в листве пробились неяркие послеполуденные лучи солнца.

      Значит, он в лесу. Хорошо, допустим. Дальше.

      Изо всех сил скосив глаза в сторону и стараясь особенно не двигать головой (под черепной коробкой короткими вспышками пульсировала боль, периодически накатывала тошнота), капитан попытался охватить взглядом как можно большее пространство. Замшелые стволы исполинских деревьев, густой кустарник, какие-то разлапистые растения типа папоротников… обычный вроде бы лес. И, похоже, снова поляна.

      Ну, что ж, по крайней мере, теперь капитан был точно уверен, что жив: у покойных, по его твердому убеждению, голова болеть не должна. И тошнить их тоже вряд ли может – им это по определению не положено. Ну и ладно, главное – жив. Остальное можно выяснить и позже. Лежать, ощущая собственную беспомощность, было непривычно, и он попытался приподняться. Не сразу, конечно, об этом не могло быть и речи – пока просто осторожненько перевернуться на бок. Получилось. С третьей попытки. Так, теперь приподняться на локоть здоровой руки (боли в раненом плече он не ощущал, но о ранении помнил) и…

      …И ничего не получилось – в голове словно взорвалась та самая злосчастная эргэдэха – об этом он тоже помнил.