…А родись счастливой. Владимир Ионов

уголок тента из воды торчал и шипел так: шшш-уу. Я тент когтями рвать, а он пошёл под лёд и меня поволок, едва отбарахтался. Видать, мы на самой быстрине ухнули, течение ужас какое было – УАЗ сразу поволокло, а я, пока выбрался, сколько льду наломал, ты бы только видел. Без валенок уже выскочил, потом так и пёр до деревни босиком в мокрой шубе. Тяга такая, даже вспотел, говорят.

      – Вспотеешь. Слушай, Стёпа… – Кащей оглянулся: не слышит ли их кто? И, подняв беспокойные глазки на Степана, спросил: – У Сафроныча, говорят, воды в лёгких не обнаружено, значит, он уже не дышал? Это не вы его с Митричем?…

      – Чего не мы? – не понял Степан.

      – А что? Это запросто вам могут напаять. Смотри, чего получается: в прошлом году кресло из-под Митрича для Сафроныча выдернули, мог он на него зуб иметь? Ты на вдову глаза пялишь…

      – Я не пялю, – заливаясь горячим румянцем, проговорил Степан.

      – Пялишь.

      – Ну, дак что?

      – А вот и выходит: один совсем сухой, другой мокрый, но живой, а третий-то утонул? И даже не захлебнулся…

      – Ты чего тут мне? – напрягся телом Степан. – Ты дурак, или тебя ещё делать им надо?

      – Тихо-тихо-тихо, – зашептал Кащей и на случай отступил на шаг. – На неё все глаза пялят. Я тоже пялил. Сафроныч мне кепку на глаза нахлобучивал за это, знаешь, с какими словами?

      – С какими?

      – «Не зырься, не укусишь – зубки мелки, значит, и глазки закрой». – Кащей коротко улыбнулся, открыв широкие зубы до бугристых дёсен. – Ты меня понял?

      – Не знаю. Жалко мне её – с таких годов вдова…

      – Любу-то? Ничего, она в слезах не утонет. Выплывет.

      – А вроде она жалела его.

      – Сафроныча нельзя было не любить. Не знаю, каким он у вас тут стал, а у нас широко с ней гулял. Знаешь, сколько я цветов ей привозил в тачке? Море! Он заваливал её цветами. В Москве раз в командировке были, заехали там в какой-то совхоз – она еле из машины потом выскреблась – столько он ей роз навалил. Оранжерею целую нарезал.

      – Да… – как-то странно, то ли удивляясь, то ли одобряя Сафроновича, протянул Степан.

      – Он ей ноги «шампанским» мыл, – сказал Кащей, чтобы прикончить Степана. – Не знаю, стоит она того или нет.

      – Прямо при тебе?

      – Чего при мне?

      – Мыл-то?

      – Ты чего? Просто она смеялась потом на эту тему. Я им иногда столько «шампнского» прямо с завода привозил – за неделю не выпьешь. А тут нам дадут чего с собой взять? Ты не припас?

      – Надо у Митрича спросить. Дадут, должно.

      – Вот так, Стёпа! – Кащей толкнул Степана в могучее плечо. – А у нас с тобой зубки мелковаты, потому и глазки зарить на Любу нечего, понял?

      – Я им тоже много чего возил, ну дак и чего из этого?

      – Значит, не понял. – Кащей выжидательно улыбнулся. – Ну, и хорошо, целей будешь.

      Глава 3.

      За столом уже становилось шумно, ибо слов и тостов во светлую память Анатолия Сафроновича сказано было много, и теперь мало кто слушал очередного оратора, больше говорили между