…А родись счастливой. Владимир Ионов

игры – вчерашней и нынешней. Да ведь это же она намёки ему строит! Что ей тут осталось делать? Видали её!

      – Да это бы нашлось! – откликнулся он.

      Голос у Дурандина сел, он покашлял в кулак, ёрзнул затылком о косяк, опуская шапку на рыжие брови, и снова закинул её на макушку вспотевшей большой головы. «Видали её! Что ей тут делать осталось?»

      – Мало ли тут дела? – сказал он так, словно черте что уже предлагал. Но Люба, уже закончившая игру, не поняла его.

      – Например? – спросила она. – Митрич вот предлагает горничной остаться при этом доме, а ты чего?

      – Я чего?

      Степан растерялся от прямого вопроса. Это она уже не намёки строит, а за горло берёт. Видали её!

      – Горничной тоже хорошо, – согласился он осторожно. – Чего тут особого делать-то?

      – А ничего особого. Принимать гостей, оставаться с ними. Только и всего, – сказала Люба беспечно и снова уставилась на Дурандина ясными глазами, мол, скушал, Стёпа? Не задавай дурацких вопросов.

      – Это не обязательно – оставаться! – вскинулся Степан.

      – Но у меня же нет другого дома.

      – Надо, дак будет! – ответил он, не поднимая глаз, и отлепил от косяка плечо.

      Любе, как искрой тока, передалось это его движение, вернее, его смысл, и даже не столько смысл, сколько опасность того, что может последовать дальше. Степан о трёх точках опоры был забавен неуклюжестью чувства и мысли, а на двух – он вот-вот начнёт терять равновесие, хватать её, чтобы вместе грохнуться, мять, задавить. Она торопливо вышла из кухни в простор гостиной и оттуда заговорила:

      – Нет-нет, Степан. Я еду Москву послезавтра. Митрич просил решать поскорее, и я решила.

      – Я твоему Митричу ноги выдергаю, дождётся он у меня, – сказал Дурандин с порога гостиной. Он стоял в её дверях, держась за створки так, что белели ободранные ногти.

      – Ты чего это? – спросила Люба, приглядывая за створками дверей. – Митрич, кстати, велел сказать, чтобы ты не валял дурака, вёл себя с ним, как положено. Верно, что ты его не слушаешь? Он толковый дядька. Знаешь, чего он мне насоветовал?.. Устроиться диктором на телевидение. Здорово, да? Мне это даже в голову не приходило.

      – Ладно. Давай в город переедем. Там всякой работы навалом, – сказал Степан и оттолкнул створки от себя. Сказал тихо, покорным голосом, а двери толкнул так, что литое стекло в створках звякнуло, словно огрызнулось в ответ.

      Люба дрогнула от такого звука и, не теряя Дурандина из вида, стала легко передвигаться по комнате от серванта к камину, оттуда – в угол за торшер, потом – к дивану. Глазомер у неё оказался верный, и, сколько ни шагал к ней Степан, расстояние между ними не убывало. Ей даже весело стало глядеть, как топчется он за ней в полушубке и шапке, взмокший уже от неуклюжести.