Откровения Екатерины Медичи. К. У. Гортнер

понадеялась, что мы подружимся.

      Я повернулась к королю. Губы его дрогнули в едва заметной усмешке, и я поняла, что он прочел мои мысли.

      – А разве его высочество принц Генрих не здесь? – спросила я.

      – Генрих нелюдим. – Лицо Франциска I потемнело. – И пренебрегает приличиями. К тому же у него, похоже, нет привычки следить за временем. Впрочем, не беспокойся. Венчание состоится завтра, и к тому времени, клянусь Господом, он будет здесь.

      Эти слова прозвучали не столько обещанием, сколько неприкрытой угрозой. Я вздернула подбородок.

      – Да и как же иначе? – проговорила я достаточно громко, чтобы меня расслышали все в зале. – Не каждый день Франция заключает брачный союз с Италией.

      Франциск I замер, затем опустил взгляд и сжал мою руку.

      – Сказано истинной принцессой, – прошептал он, а потом вскинул наши сомкнутые руки и прокричал: – Начинаем праздник!

      В пиршественном зале король усадил меня на возвышении рядом с собой. Толпа придворных расселась за столами, расставленными перед помостом; слуги принялись разносить блюда с цаплями в меду и жареными лебедями.

      – Пускай мой сын и не пожелал выразить радость от встречи со своей невестой, но я, petite[7] Екатерина, очарован ею, – прошептал король, наклонившись ко мне.

      – Тогда, вероятно, мне следовало бы сочетаться браком с вашим величеством, – без колебаний ответила я.

      – И в придачу к этим обворожительным черным глазам ты еще и обворожительно отважна! – Король расхохотался, потом помолчал, испытующе вглядываясь в меня. – Хотел бы я знать, Екатерина Медичи, понравишься ли ты моему сыну.

      Я принудила себя улыбнуться, хотя при этих словах все во мне сжалось. Неужели я проделала такой долгий путь, чтобы стать нелюбимой женой принца?

      Мне подносили все новые блюда, а король Франциск один за другим осушал кубки вина с пряностями, будто забыв обо мне. Но вот он легонько тронул меня за руку и сказал:

      – Дорогая, тебя хотят поприветствовать племянники Монморанси. Улыбайся. Это дети его покойной сестры, его отрада и гордость.

      Я вздрогнула и тотчас собралась с мыслями. Передо мною стоял коннетабль, а с ним трое юношей.

      Миловидность их лиц, обрамленных каштановыми волосами, выгодно оттеняли простые белые камзолы. Сразу бросалось в глаза, что они родня и крепко держатся друг за друга.

      – Ваше высочество, – проговорил коннетабль, – позвольте представить: мой старший племянник Гаспар де Колиньи, синьор де Шатильон!

      Я подалась вперед. У Гаспара де Колиньи были густые, темные, с золотистым отливом волосы и ясные голубые глаза, от худощавого лица веяло меланхолией. Вероятно, он был по крови миланец, привлекательный, но отстраненный, как свойственно миланским аристократам. Я бы дала ему двадцать с небольшим, однако оказалось, что он едва достиг шестнадцатилетия.

      – Для меня это большая честь, – негромко проговорил он. – Надеюсь, ваше высочество, вы будете здесь счастливы.

      – Благодарю,

7

Малышка (фр.).