Отражение в мутной воде. Елена Арсеньева

тромб! Я ведь говорил – сорвется тромб, Данилушка, чихнуть не успеешь, как помрешь. Вот и… Хорошо еще, на улице не жарко. Куда вы его поставили? Возле процедурной, на каталке?

      – Куда же еще? Там, правда, сквозняк, да теперь ему уже как-то все равно, бедолаге. Ну, я правда пошла. Завтрак кончился, надо таблетки разнести.

      – Вперед, – согласился Михаил. – А я пойду погляжу, как там Серегина буйная головушка.

      Михаил встал, шагнул к двери, чтобы открыть ее и пропустить Тину вперед, но замешкался в узком пространстве между столом и стеной. А поскольку Тина тоже замялась, набираясь храбрости перед тем, как опять выйти под перекрестный огонь взглядов и досужих намеков, они на какой-то миг почти прижались друг к другу.

      И в этот самый миг открылась дверь.

      Михаил отпрянул так резко, что завалился на свой стол, неловким движением обрушив стопу книг. Тина в ужасе оглянулась – и ее словно кипятком обдало. Ведь на пороге стояла Клавдия Гавриловна, сестра-хозяйка. Язва из язв, первейшая сплетница, ненавидевшая Тину с той минуты, когда Михаил привел ее в больницу, отдав ей место, которое Клавдия Гавриловна заботливо грела для своей родной племянницы, заканчивавшей в Комсомольске медучилище. С тех пор Клавдия не упускала случая намекнуть главврачу на глупость, нерадивость и близорукость «блатной» медсестры. Тина подозревала также, что новые и новые варианты ее многотрудной жизни расходятся по деревне, как круги по воде, после очередного измышления сестры-хозяйки, которая, на правах старожила в пятом поколении, пользовалась полным доверием тамбовцев. И надо же, чтобы именно она…

      На Клавдию Гавриловну увиденное, чудилось, произвело воистину ошеломляющее впечатление. Она застыла на пороге, бледная впрозелень, приоткрыв рот и беззвучно шевеля губами. Глаза – совершенно белые, бессмысленные. Изо рта исторгся хриплый сип – и вдруг Клавдия Гавриловна, привалившись к косяку, начала сползать по нему, закатывая глаза.

      – У нее обморок! – вскрикнул Михаил, легко перепрыгивая через стол и успевая подхватить сестру-хозяйку прежде, чем она вывалилась через порог. Уловив краем глаза какое-то движение в коридоре, он вскинул голову… и замер, резко бледнея, делая странное движение рукой, словно отмахиваясь от чего-то невыразимо страшного.

      Тина сжалась в комок, боясь оглянуться.

      Вот… значит, всё. Это случилось. Ее с утра что-то давило, стискивало сердце ощущением близкой беды. Гнала, гнала от себя дурные мысли, внушая, что это от привычки к тоскливой неопределенности, что жизнь у нее теперь такая – одно сплошное ожидание беды. Но не зря, верно, ждала… не зря!

      Но как они нашли, ведь Тина думала, что никто и никогда?.. Неважно – как. Нашли, значит.

      Кого увидит она, когда обернется? И успеет ли вообще обернуться? Или треск автоматной очереди, которая прошьет их троих: Михаила, Клавдию Гавриловну и ее – будет последним, что она услышит в жизни? А может быть, они решат обойтись без шума? Рывок за волосы, запрокинута голова – и отточенное лезвие оставляет на горле дымящуюся свежей