Ной. Всемирный потоп. Иосиф Кантор

держал на руках и качал на коленях?».

      «Разве Хам не предавался блуду с Хоар? – возражал разум. – Разве не было его дома в ту ночь и в то утро? Разве не странно, что, услышав весть о смерти Ирада, он не выказал ни удивления, ни сожаления? Нельзя сказать, что Хам сделал это черное дело, но и нельзя сказать, что он непричастен к нему. Может быть так, а может быть и иначе».

      Но – если причастен?! Это же означает, что в Ковчег войдет убийца! Можно ли допустить такое? Бог насылает на землю потоп, чтобы избавить ее от зла, а зло будет в Ковчеге? Зачем же тогда все это? И спасутся ли те, кто войдет в Ковчег с убийцей? И каково это – жить и знать, что сын твой отнял чужую жизнь? Как можно призывать людей к добру, если сам, пусть и не ведая того, породил зло?

      Ной просил Бога вразумить его.

      Ной просил послать ему знак, чтобы убедился он в виновности Хама, сына своего, или же отринул все сомнения.

      Ной просил открыть ему имя убийцы. Если Богу будет угодно, то пусть появится в воздухе перст и начертит огнем имя. Если Хам убил, то он не войдет в Ковчег! Не будет ему там места!

      Закончив работу, которой было невпроворот, Ной наскоро ужинал в кругу семьи, избегая встречаться взглядом с кем-либо, чтобы никто не мог догадаться о том, что за мысли у него на уме, а затем спешил в свою молельню и просил, просил, просил… Что еще оставалось делать, как не просить? Убийца Ирада не спешил открыться, и никто не искал его, чтобы наказать. Страшно сказать такое, но убийство ближнего своего уже входило если не в обычай, то в число обыденных событий. Если раньше, давно, споры было принято разрешать полюбовно, миром, то теперь – дракой или убийством. Мертвый враг не опасен, разве не так? Кто убил, тот доказал свою силу, а, значит, и свою правоту, разве не так?

      Дни проходили в трудах, а ночи – в молитвах. Ной почти не спал, и знавшая о том Эмзара удивлялась, откуда он берет силы, если толком не отдыхает и толком не ест. Наконец, Ной понял, что Бог послал ему еще одно испытание, которое может оказаться труднее, чем строительство Ковчега.

      Бог испытывает его веру в детей своих. Если вера эта крепка, то не будет никаких сомнений. Если человек уверен, что сын его не способен на убийство, то и подозревать его не станет. Так же, как не станет подозревать себя самого.

      Если уверен…

      Бог испытывает его мудрость. Если человеку достает ума и проницательности для того, чтобы разобраться в тайном, что скрыто ото всех, то ему достанет этих качеств и для того, чтобы правильно устроить жизнь на очищенной от порока земле и установить справедливые законы, которым будут следовать его потомки.

      Если достает…

      Если же кто не уверен ни в детях своих, которые должны войти с ним в Ковчег Спасения, ни в том, что он достаточно мудр для того, чтобы не дать злу возродиться после потопа, то как он может быть избранным?

      Бог испытывает, значит, так надо. Испытание – удел достойных, ибо, с честью проходя его, они умножают свое достоинство. Испытание надо пройти. Там, где недостает разума, подкрепить его верой, там, где недостает веры, подкрепить ее разумом.