Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. Аполлон Коринфский

Мея, Вы за четверть века неустанной работы внесли драгоценные вклады в сокровищницу родной литературы…», «Воскрешая старую Русь с ее величавым эпосом, Вы являетесь то торжественным баяном, то веселым гусляром».

      Итоги своей творческой жизни Коринфский подвел в начале 1918 года, напечатав последние строки. Затем последовало почти двадцатилетнее вынужденное молчание. Его творчество не пришлось к большевистскому двору. Не помогло даже давнее знакомство с Ильичом, которым Коринфский воспользовался, впрочем, лишь в самую голодную пору жизни. Надо заметить, что поэта не любили не столько власти, сколько собратья по перу, искренне завидовавшие его былой славе. Властям долгое время было плевать – и сам помрет, если выразиться прилично.

      Вот еще характерный образчик гаденького взгляда на старика-поэта (едва за пятьдесят!), который без стеснения тиражировался в советское время, когда воспоминатели твердо знали, что разрешено печататься исключительно им, а не каким-то старорежимным сочинителям вроде Аполлона Аполлоновича. В обширном сборнике воспоминаний о великом К.И. Чуковском помещены такие любопытные строки, относящиеся к Петрограду первых лет Гражданской войны. Их автор – И.А. Бродский, племянник выдающегося советского живописца Исаака Израилевича Бродского.

      «Корней Иванович всегда охотно знакомил меня с Людьми чем-нибудь интересными, как бы угощал меня ими… А однажды представил меня старику, очень прозаично выглядевшему, несшему в заплечном мешке картошку. Это был поэт Аполлон Коринфский.

      – Вас еще не было на свете, а Аполлон Аполлонович уже был на поэтическом Олимпе… – сказал мне Корней Иванович.

      – Я давно уже опустился на землю, по которой еле хожу… Но скоро вознесусь опять и очень высоко, – грустно сказал старый поэт.

      – Живите, живите и не думайте об этом. Вы поэт Божьей милостью… Вы так много сделали и еще сможете сделать для русской поэзии…

      Чуковский щедро завысил заслуги Коринфского перед отечественной литературой, и когда мы попрощались с ним, Корней Иванович «отредактировал» сказанное.

      – Я хотел сказать – поэт Божьей милостыни… Признаюсь, покривил душой, но уж очень хотелось поддержать старого литератора. А Коринфский действительно был еще в девяностых годах, наряду с Фофановым, очень популярным поэтом, но, конечно, дарование его небольшого калибра. Этот Аполлон был служителем «чистого», «возвышенного» искусства, и теперь ему после заоблачных высот живется очень трудно… Хотя начинал он как поэт-демократ…»

      Действительно, отход от «демократических» традиций во все времена обходится недешево… «Демократы», выросшие на книгах «доброго дедушки Корнея», превосходно умеют мстить, и не только в воспоминаниях. Не обошли они своим пристальным вниманием и старика Коринфского. «Колыбель революции» не вынесла его присутствия на улицах «великого города», и поэту пришлось перебраться на жительство в дачный пригород Петрограда – Лигово. Здесь ради хлеба насущного он трудился