Нежные годы в рассрочку. Анна Богданова

приятное чувство – жалости, любви и материнской нежности к библиотекарю. – Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п, – тук, тук, тук, тук, тук! – отбивал он дробь по паркету. – Зинульчик, ты выйдешь за меня замуж? – с лицом херувима спросил припадочный.

      – Выйду, Володенька, выйду! – горячо пообещал Зинульчик.

      – Зиночка! Он тебе весь костюм испоганит! – предупредительно проговорила Лариса Николаевна – главный бухгалтер часового завода.

      – Послушайте! А пахнет чем-то странным! Странным чем-то пахнет! Вы не чувствуете?! – заметил Грунечкин, склонившись над Гавриловым.

      – Иди отсюда, змий поганый! Пшёл вон! – прошипел болящий.

      – Хамство какое! Он ещё и огрызается! Что это такое, товарищи?! – не унимался начальник пятого цеха по сборке корпусов и, подцепив указательным пальцем внушительный шматок пены с груди Зинаиды Матвеевны, понюхал её и воскликнул: – Мыло! Да это мыло, товарищи! Симулянт! Мерзавец!

      – Стало быть, никакой он не эпилептик! – разочарованно фыркнула Лариса Николаевна.

      – Набил рот хозяйственным мылом, чтоб путёвку урвать! – кричали наперебой сотрудники часового завода.

      – Да подавитесь своими путёвками! Надо же, разоблачили! Во, падлы! Отстаньте от меня! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п, – тук, тук, тук, тук, тук! Пропустите! Пропустите! Гады! – в слове «гады» Владимир Иванович произнёс букву «г» на украинский манер. В некоторых, непонятно по каким признакам избранных им самим словах он любил применять это украинское «г» – например, в слове «богатый». – Дайте пройти! Мне рот надо прополоскать! – крикнул он и побежал прочь из зала.

      – Ты ещё клистир не забудь поставить! – ехидно бросил Грунечкин ему вдогонку.

      После этого инцидента Зинаида Матвеевна весь день проревела в бухгалтерии.

      – Ну что ты воешь? Он же ненормальный! – внушала ей Лариса Николаевна.

      – И хулиган к тому же! – изо всех сил поддерживала главного бухгалтера Даша Брыкина.

      – Мне его жауко! Жауко! – захлёбываясь слезами, голосила Зинаида.

      – Чего его жалеть-то, ирода?!

      – Потому что он такой беззащитный, слабый, жаукий! Ой-ё-ё-ой! – заливалась Кошелева, а уже на следующий день Владимир Иванович ночевал седьмым (не считая блудной Катерины) в бардачной девятиметровке, с ней рядом, на полу, под бочком.

      Проснувшись утром, после бурной ночи любви Зинаида Матвеевна почувствовала себя престранно – никогда с ней такого не случалось – ну если только в детстве... Ей было неуютно, дискомфортно и... мокро.

      – Вов! Володь! Ты чо наделал-то? – Она толкнула в бок своего поклонника.

      – А? Что? – спросонья вскочил он, и, посмотрев на простыни, спокойно сказал: – Ну, не удержал, что ж теперь! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п, тук, тук, тук, тук, тук. Иди ко мне, Зинульчик! – И он попытался повалить её, но не смог – слишком дородной и сильной она была.

      – Да уж ладно тебе, Вовк! – махнула она рукой и, вырвав простыню из-под Гаврилова, полетела на кухню гладить её, дабы скрыть следы «дальнего плавания» своего любовника.

      – Фу,