Столицы. Их многообразие, закономерности развития и перемещения. Вадим Россман

или государству, а уже потом – городу.

      Изменяется социальный облик города. Подъем столицы закрепил подъем социальных классов отличных от духовенства и аристократии. В традиционном обществе у каждого сословия было свое пространство. У короля – дворец, у аристократии – замок, у крестьянина – деревня, у духовенства-церкви и монастыри, у буржуазии и ремесленников – город. Подъем абсолютистского государства и последующее рождение национальной столицы ведет к появлению нового класса – государственной бюрократии, административных и гражданских служащих, с которыми старые городские сословия вынуждены делить свое жизненное пространство. Слуги короля и бога уступают свое место не только бюрократии, но и другим растущим городским классам и профессиональным сообществам. При этом столица еще с эпохи абсолютизма нередко затмевает даже сам двор.

      Но в результате этого компромисса преобразуется и сама власть; она перестает быть абсолютной, постепенно уступая часть прерогатив парламенту и всему народу в лице его различных классов, который ищет представительства в парламенте и в столице.

      Идея города и привилегии горожан – во всяком случае многие из них – распространяются на все население территориального государства. Столбовая дорога развития всей Европы – перенесение городских форм самоуправления и самоидентификации и отчасти даже быта на всю территорию страны и на все население. В результате все жители становятся в какой-то мере горожанами, то есть гражданами[19].

      Все эти процессы, подготовленные режимом абсолютизма, создавали лучшую базу для легитимации политической власти, способствовали созданию интегрированных вокруг центра национальных рынков, более эффективной армии и более широкой базы лояльности власти.

      Таким образом, столица оказывается в центре процессов образования нации не только в смысле результата этого процесса[20], но и в качестве одного из важнейших катализаторов и инструментов формирования нации. Королевские столицы уже подготавливают саму национальную революцию и трансформацию государства. Кроме того, они становятся теми органами, через которые нации создают или изобретают себя. Визуально они позволяли нациям представить себя через свою архитектуру и становились своего рода экранами, на которые нации могут проектировать образы своей идентичности. Именно в столицах как лабораториях национального воображения происходит также изобретение самой провинции и в какой-то степени и деревни в качестве одной из манифестаций национальной идентичности. Парижи были местом рождения идиллических бар-бизонов и прочих буколических местностей. В недемократических странах, где все ресурсы стянуты в столицу, эти экраны национального воображения превращаются в ширму, своего рода потемкинскую деревню.

      Итак, в столице соединяются три прежде разрозненных элемента – благоговение, власть и собственно городская среда и формы самосознания,

19

В Общественном договоре Руссо призывает к более строгому различению понятий гражданина и горожанина, сетуя на то, что различия между ними оказались стертыми. Руссо ссылается здесь на книгу французского политического философа Жана Бодена (1529–1596), где тот, описывая политическое устройство Женевы, приписывал горожанам большие права, чем гражданам и рассматривал город (ville) в качестве гражданской общины. Руссо обращает внимание, прежде всего, на нормативное содержание понятия гражданина, а именно на тот аспект существования народа, который связан с «участием в верховной власти». Руссо, Ж.-Ж. Общественный договор (глава б).

20

Так характеризует этот процесс известный израильский социолог Шмуэль Айзенштадт (Eisenstadt, 1987: 178).