Мёртвый город. Лев Пучков

как ловчее соврать!

      – Я хотел купить.

      – В смысле «купить»? – удивился командир. – За деньги, что ли?

      – Ну да. А что тут такого?

      – Слышь… А ты тут с самого начала?

      – Ну да.

      – И не в курсе, что на заправках денег не берут?

      – Ну… Я в общем-то в первый раз иду на заправку, думал…

      – А ну – на землю! – Командир внезапно вскинул карабин и направил ствол прямо мне в грудь.

      Все прочие без приказа повторили его манёвр и взяли меня на прицел.

      – Ребят, вы чего…

      – На землю, сказал! Мордой в снег, быстро!

      – Помочь? – с готовностью предложил злыдень, подъезжая ближе и замахиваясь прикладом.

      – Нет-нет, я сам…

      Я лёг лицом в снег, как и было приказано.

      Мне быстро связали руки капроновым шнуром, целый моток которого оказался в кармане у одного из патрульных, поставили на лыжи и повели в неизвестном направлении.

* * *

      Вскоре мы свернули на неширокую улочку, заканчивавшуюся тупиком, и я увидел впереди двухэтажное кирпичное здание. Над входом висел внушительный кумачовый плакат с надписью «Комендатура».

      Тут меня словно бы цинковым тазиком по черепу звезданули… Недокорм, что ли, сказывается: неужели не мог раньше сообразить?!

      В мирное время мне доводилось бывать в военной комендатуре. Нет, я вовсе не разгильдяй, а вполне примерный служака, а в тот раз мы просто обмывали звёзды одного сослуживца. Ну и, знаете, как это бывает обычно: немного перебрали и разошлись во мнениях с троицей сторонних полковников, которые назойливо (я бы даже сказал, нагло и бесцеремонно) пытались призвать нас к порядку. Изрядно помятые полковники вызвали комендачей, в результате их почему-то не тронули, а загребли как раз нашу компанию.

      Однако всё это не суть важно, а вот что главное: в комендатуре нас первым делом раздели «по форме раз», тщательно обыскали и вывернули все карманы.

      В общем, глянул я на кумачовый плакат, впрыгнул в поток ассоциаций, и у меня вдруг резко скрутило живот. То ли от переживаний, то ли от непривычной пищи, съеденной накануне, а может, от всего сразу, но так припёрло, что дальше некуда.

      – Ребят… О Господи… Ребята, мне срочно нужно в туалет!

      – Терпи, тут полста метров осталось, – буркнул командир патруля.

      – Ребята, ей-богу не могу! Ещё пара шагов и обхезаюсь…

      – А-а-а, диверсант-засранец! – обрадовался злыдень-рукосуй. – От страха пронесло, да? Давай жарь квадратно-гнездовым, а мы посмотрим.

      – О Боже… Да вы не смотреть, вы нюхать будете! Всей комендатурой будете нюхать, я вам обещаю… Ребят… Ну вам же не ставили задачу меня унижать, вам только доставить… Ну будьте же людьми, я вас прошу…

      Наверное, моё перекошенное страданием лицо лучше всяких аргументов свидетельствовало о том, что это не хитрость и не трюк: командир внимательно посмотрел на меня и махнул рукой в промежуток между домами:

      – Ладно, давай сюда. Смотри, если дёрнешься – стреляем без предупреждения.

      Мне развязали