Остров гуннов. Федор Метлицкий

Нужно определиться. Впереди жертвенная борьба.

      Тео всегда уверен в себе, заранее зная истину, словно родился с готовыми убеждениями. У него нет экзистенционального чувства одиночества. Он внук замученного вождя революции, которая разразилась здесь много лет назад. И пепел деда стучал в его сердце.

      Я попытался быть откровенным:

      – В мире, откуда я пришел, тоже до сих пор не знают, что делать. Мы пытаемся глубже понять, что было и что происходит.

      Тео сухо сказал:

      – Мы творим историю, а не разбираемся в ней. Победим, если во всеобщем упадке духа появится тот, кому поверят, и пойдут за ним. Вождь! И его партия.

      Я чувствовал в нем гордыню исключительности. У него постоянное нетерпение – решить эту чертову задачу пробуждения народа, застрявшую в голове. Это и в моем характере – нетерпение закончить даже не захватившее дело, забывая обо всем.

      – Тогда я первый выйду из игры, – фыркнул косоглазый Эдик. – Хотите нового шаньюя?

      Лицо Тео с острым носом медально застыло:

      – Когда «новые гунны», глянув на непокорных, кивком решают их судьбу: на кол его! тогда нет смысла молча возвышаться над ними. Пока мы будем совершенствоваться, нас передавят.

      – Почему? – я вдруг легко обошел железную стену его убеждений. – Горизонтальная оппозиция полезна. Всю жизнь прожить в одиночестве, и вдруг на митинге увидеть свои глаза в чужих… Когда возникает множество чистых глаз – вот что неодолимо.

      – Что же, полагаться на естественное развитие? – непоколебимо стоял Тео. – Когда просыпаешься с чувством несправедливости, и где-то по утрам в подъезде обнаруживаются спешащие серые люди, с которыми мы можем с усмешкой поговорить, и тут же забыть. Как тут отвратить от зла?

      Мне не нравилась тупая убежденность.

      – Нужно брать выше – бороться за спасение земли. И за себя – от нас самих.

      На меня смотрели с недоумением. Моя харизма несколько поколебалась.

      В окружении Тео роптали, меня просто не поняли.

      – Можешь уходить, – сказал Тео. – Если мы тебе не нравимся.

      – Наверно, я здесь чужой, – испугался я.

      Ильдика страдальчески сморщилась.

      – Вы не неоградные, а дворовые пацаны. Вечный раздор оппозиции! Пришелец несет в себе новый мир!

      Эдик, глядя в сторону, сказал извиняющимся тоном:

      – После революций старые представления уходят в подсознание, и держатся так крепко, что возвращаются снова. Но у многих уже прояснилось в голове: нужно обновление. Хотя трудно быть в постоянном напряжении, к которому их призывают.

      – Вот и пробуждай сознание! – сдержанно-страстно сказал Тео. – Пока еще цел.

      Ильдика поддержала Эдика:

      – Он прав. Всегда есть чем жить, и быть счастливым, если не впадаешь в уныние. Это не конец, чтобы уничтожать друг друга.

      Как она чудесно держится! И в этом мире есть просветы, куда входишь, как домой. Я словно знал Ильдику там, изначально.

      Меня не поняли, потому что чувствовали нечто вместе с Тео, что невозможно выразить.

      Эдик