Под знаком тигра. Олег Вороной

говорит, пальцы в дыры вошли, заткнул плотно. Говорит, боли не чувствовал. Поэтому и мясо донёс, и крови не потерял. В зимовье аптечка была. Залил йодом, перебинтовал, и всё. Богатырь же!

      Всю ночь не спал – переживал, что тигр чушку найдёт и сожрёт. Утром… пошёл за остальным мясом. Рука болит, но двигается, пальцы шевелятся. Был уже наготове. Решил: если тигр опять бросится, то будет стрелять. Пришёл – вокруг всё тигром истоптано, но чушка не тронута. Неподалёку как-то странно ворона взлетела. Пошёл посмотреть! Богатырь.

      Оказывается, рядом был кабан полусъеденный. И следы тигра ещё горячие – только что был и ворону спугнул. Услышал, что Игорь идёт и… ОТОШЁЛ.

      Нагрузил Игорь половину оставшегося мяса и понёс в зимовье. Принёс, попил чайку и – в обратную за мясом. Опять, говорит, тигр вокруг мяса топтался, но не посмел тронуть.

      Силу даже тигр уважает. С медведем или секачом только в крайнем случае бьётся.

      Неподалёку тигр был, ушёл, только когда Игорь близко подошёл. Говорит, видел, как за кедрушкой бок тигриный мелькнул. Забрал всё мясо и пошёл. Чувствовал, что тигр его до зимовья проводил, всю ночь вокруг зимовья ходил, но под утро ушёл и больше Игорю на глаза не показывался и собак его не трогал.

      Запомнил накрепко кулак богатырский.

      Чувства сорвавшейся рыбы

      Рывок!

      Спиннинг чудом остался в разом онемевших руках.

      С этого мгновения светлеющая тишина утренней реки, спокойствие ясного неба превратились в яростную и кипучую борьбу не на смерть, а на жизнь.

      Таймень, огромный и, на удивление, буйный, боролся изо всех сил.

      Он вскидывался над водой, тряс головой и падал плашмя, стараясь освободиться от вцепившейся блесны. Блесна лязгала, бряцала, но держалась крепко. Леска звенела, гудела, шипела, разрезая взволновавшуюся воду. Спиннинг трещал и скрипел. Бесчувственные пальцы то крутили изо всех сил рукоять катушки, едва успевая наматывать леску, когда таймень бросался к берегу; то, дрожа, придерживали и притормаживали бешено крутящуюся шпулю, когда гигант бросался в глубину. Сердце громко колотилось в ставшей тесной груди…

      Наконец, рывки стали ослабевать. Неужели поймаю? Нет, ещё рано: «Не кажи гоп». Сначала вывести на отмель. До неё далековато, но по-другому никак. Понемногу подтаскиваю тайменя на отмель – рыба почему-то меньше сопротивляется, когда её тянут против течения. И тут таймень стал вращаться вокруг своей оси! Прозевав это момент, я безнадёжно смотрю, как он наматывает на себя леску, потом сильно изгибается, и… блесна выпадает из его пасти!

      Машинально смотав лесу, мельком глянув на сломанный якорёк, стою и глотаю тягучие куски горького разочарования.

      Вот это рыбина! – восхищаюсь гигантом благородной медной окраски, застывшим от меня в двух метрах. Едва шевеля плавниками, таймень беззвучно хлопал победными литаврами – жаберными крышками, и, судя по всему, никак не мог «отдышаться».

      Хоть погладить такого! Потихоньку перебирая ногами по скользким валунам, подхожу к нему ближе. Таймень стоит! Ближе. Протягиваю