Папочка ушел на охоту. Мэри Хиггинс Кларк

не обсуждал, хотя воспоминания оставались яркими, словно еще вчера они с самым молодым членом отряда Джои Келли ночью, вдвоем, попали под артиллерийский огонь врага.

      Джои часто рассказывал про свою мать, о том, как они любили друг друга, и про отца, умершего, когда он был еще совсем маленьким. Клайд и Джои плечо к плечу ползли к зарослям деревьев, чтобы укрыться там от огня, когда Джои ранили.

      Клайд обнял его, а Джои, зажимая руками живот, из которого вываливались внутренности, прошептал:

      – Скажи моей маме, как сильно я ее люблю. – И заплакал. – Мама… мама… мама.

      Его кровь пропитала форму Клайда, а через пару минут Джои умер.

      Клайд женился на своей школьной любви Пегги – «красавице Маргарет Монике Фарли», как написали в местной газете Стейтен-Айленда, и они долго над этим смеялись. Временами, когда Клайд звонил ей с работы, чтобы предупредить, что задерживается, он спрашивал: «Я имею честь разговаривать с красавицей Маргарет Моникой Фарли?»

      Природа наградила его талантом к работе руками, он нашел место в строительной компании и очень скоро занял там ведущее положение.

      Через три года родился Клайд-младший, и его тут же прозвали Скиппи.

      Клайд сильно и искренне любил жену и сына, но плач малыша возвращал воспоминания о Джои, особенно те, которые он старательно пытался оставить в прошлом.

      Он начал пить: коктейль с Пегги после тяжелого дня, вино за обедом и после обеда. Когда Пегги забеспокоилась, он стал мастерски находить места, в которых прятал вино. У него начал портиться характер, и Пегги попросила его обратиться за помощью к специалисту. «Это снова война, – говорила она. – Клайд, тебе нужно съездить в госпиталь ветеранов и проконсультироваться с доктором».

      Но когда у Скиппи пошли зубы и он начал просыпаться по ночам с криками: «Мама… мама… мама», Клайд понял, что никогда не сможет жить нормальной жизнью и должен остаться один.

      Однажды вечером, перед Рождеством, когда Пегги уехала с малышом к родителям в Делрэй-Бич, куда те перебрались после того, как рано вышли на пенсию, Хотчкис понял, что все кончено. Он выпил бутылку хорошего красного вина, надел фланелевую рубашку, зимние джинсы и теплые сапоги. Потом засунул толстые перчатки в карман теплой джинсовой куртки и написал записку: «Моя красавица Маргарет Моника и мой малыш Скиппи. Мне очень жаль, что так получилось. Я люблю вас, но не могу выносить эту жизнь. Все деньги на нашем счету принадлежат тебе и нашему сыну. Но, прошу, не трать их на мои поиски».

      Клайд не стал подписывать записку, но достал тщательно отполированные награды из комода, стоявшего в столовой, и положил на стол. Затем взял фотографию, на которой стоял вместе с Пегги и Скиппи, и убрал ее в рюкзак, где уже лежало несколько бутылок вина.

      Он проверил, надежно ли закрыт замок их домика на Стейтен-Айленд, и пустился в свое сорокалетнее путешествие в никуда.

      Сейчас ему исполнилось шестьдесят. Почти совсем лысый под вязаной шапочкой, с неверной походкой из-за падения на лестнице метро, когда он сломал бедро, постоянно