Ангел Смерти. Юлия Алейникова

Никита и, сев рядом, взял мать за руку. Помолчав несколько минут, он поднял совершенно сухие, спокойные глаза и спросил: как они теперь будут жить?

      Лена, поцеловав сына в макушку, принялась объяснять ему, что они будут очень любить друг друга, так сильно, чтобы папа мог гордиться ими. Но Никита перебил ее, с легким раздражением в голосе пояснив, что он имеет в виду вовсе не это, а то, чем они теперь будут платить за репетиторов, теннис и куда теперь будут ездить на каникулы? Выслушав ее ответ – что папа о них позаботился, – он молча кивнул головой и ушел к себе. Вскоре к нему заглянула Полина, после короткого разговора с братом она покинула его комнату вполне довольная. Больше они об отце не говорили.

      «Кого я вырастила? И с кем мне теперь придется жить?» – впервые в жизни задалась Лена по-настоящему важным вопросом. Раньше ее интересовало в основном – как жить? Красиво, тихо, достойно. Форма, сплошная форма!

      Она осмотрела свою любимую комнату, серебристо-голубую, с темной, почти черной мебелью. Мебель они привезли из Таиланда. Лена выбирала ее по эскизам дизайнера и очень гордилась созданным ею интерьером, нетривиальным и благородным. Дурочка! Какая дурочка! Она часто спрашивала мужа, нравится ли ему кровать, вместо того чтобы спросить, о чем он думает, лежа в этой кровати?

      Как глупо, как бессмысленно протекла ее жизнь: в суете, в самолюбовании, в гордыне, в тщетных усилиях казаться лучше, чем она есть. И вот – ей сорок, а жизнь потерпела полное фиаско. И уже ничего не исправить, она слишком стара, чтобы начать сначала. Сначала? Да она совсем рехнулась! Она убила мужа! Убила человека! Отца своих детей!

      Ее апатия как-то неожиданно спала, обнажив перед ней всю глубину и ужас того, что она натворила. Она на самом деле, по-настоящему, убила человека! Господи, раньше за это расстреливали!

      Впервые с начала этого кошмара Лена задумалась о том, что же она хотела сделать и сделала. Да ведь она – настоящая преступница. Она отняла чужую жизнь, это хуже, чем украсть, хуже, чем скандалить и ругаться матом! Последние слова ужасно Лену позабавили. Ведь она всю свою жизнь считала нецензурные выражения верхом невоспитанности. Она резко села на кровати и разразилась громким каркающим смехом. Смех становился все громче, ему не хватало места в груди, и она встала. Не переставая хохотать, дошла до шкафа, распахнула дверцы и с протяжным стоном бросилась всем телом на висевшие ровными рядами костюмы мужа, уцепившись за вешалки.

      – Толик! Прости меня! Прости меня! Что я наделала?!

      Все раскаяние, весь страх, все разочарование в себе и собственной жизни выплеснулись в бурной истерике, и вот когда Лена, свернувшись калачиком на дне шкафа, предавалась исступленным страданиям, послышался звонок в дверь.

      Лена вскочила. Часы показывали начало пятого. Дети? Но еще рано, у обоих дополнительные занятия, раньше шести никто из них не должен вернуться, а родители сперва непременно позвонили бы по телефону. Кое-как поднявшись на ноги, Лена утерла