Путь Грифона. Сергей Максимов

чекиста, он вздрогнул. Уловил знакомое ощущение смерти, исходящее от этого человека. «Нежилец», – скорее ощутил, чем осознал он. И дело даже не в резко проступающих скулах и в заострившихся чертах лица. Даже не в землистом цвете кожи. От Зведериса точно исходила какая-то невидимая и неприятная волна. Из тех, которые почему-то ощущаются вблизи, но не фиксируются человеческими органами чувств. Точно неприятный запах уже начал формироваться в обречённом теле, но ещё не обрёл законченного внешнего проявления. И если раньше при подобных открытиях Суровцев всегда старался скрыть эту свою способность заранее чувствовать чужую смерть, то сейчас он, впервые в жизни, мстительно, не отказал себе в удовольствии сказать вслух:

      – Знаете, мне кажется, вы скоро умрёте.

      – Вы мне угрожаете? – почему-то не особенно удивившись, даже как-то обречённо, спросил особист.

      – Поверьте, нет. Честь имею, – козырнул он Зведерису и прошёл мимо.

      Первая конная армия выходила из Крыма и вывозила в своих рядах не только бесчисленные трофеи, но и бесценный циничный опыт военных и политических противостояний Гражданской войны. Каким-то чутьём здесь теперь безошибочно угадывали и своих союзников, и своих недругов. После разгрома основных белогвардейских сил армия была сплочённой и боеспособной, как никогда до этого. Будённовцы не испытывали симпатий к повсеместно расстреливаемым пленным белогвардейцам, махновцам и буржуазным элементам. Но они чувствовали родство крымских палачей со своими особистами. С теми, кто недавно расстрелял более двухсот бойцов из шестой, «замаранной», дивизии. А зло здесь помнили.

      – В меня опять стреляли, – заметно волнуясь, делая главным каждое слово во фразе, с порога штаба объявил Зведерис.

      – А ты ждал, что тебя по головке гладить начнут? – также не здороваясь, спросил Ворошилов.

      – В меня стреляли, – повторил особист.

      – Так не попали же, – добродушно заметил Будённый.

      Про себя между тем додумал: «Плохо целились».

      – Подозреваешь кого-то? – в свой черёд вкрадчиво спросил Ворошилов.

      Хлопнув дверью, чекист вышел. Ему теперь можно было подозревать всех. Не таясь и не стесняясь, отцы-командиры дружно рассмеялись вслед ушедшему чекисту. Но краткое веселье быстро вытеснила озабоченность насущными проблемами и делами армии.

      – Клим, а в трудовых армиях особые отделы тоже есть?

      – Чёрт его знает, – ответил Ворошилов, – должны быть. Как без них? А ты чего спросил?

      – Не идут у меня из башки эти трудовые армии. А что как Троцкий и нас в трудовую армию захочет переделать?

      – Побоится. Да и Махно кому-то надо кончать.

      – А как укорот Махно устроим, тогда как?..

      – Там видно будет. Что мне у нас нравится, так это то, что народ у нас подобрался всё больше не хлебопашный. Большинство, смотрю, не шибко по домам рвётся. Да и чего там делать? Сопли в станицах да в деревнях на кулак мотать? Служить оно как-то