Посвященная. Как я стала ведьмой. Аманда Йейтс Гарсиа

отец сделал для него самого. Но его тоже преследовал патриархат, жесткие правила, диктовавшие, что человеку делать и на что он имеет право: на все. Отец знал, что ему, как главе семьи, положено обладать властью, но словно окунь, которого мы пытались поймать и никогда не могли, эта власть всегда выскальзывала из его рук.

      Если бы только все вставали точно в строй: его жена, его дети, тявкающие собаки соседа, – было бы намного лучше для всех. Но, как бы он ни старался, ему никогда не удавалось подчинить окружающих своему авторитету и на этом успокоиться. Наша покорность всегда была временной. Он выходил с нами в магазин, где нам хотелось заглянуть в каждый отдел, а ему – чтобы мы маршировали строем по коридору, словно солдаты. Подписчик ежемесячной газеты «Скряга», раз в несколько недель он раскошеливался и вел нас в «Сиззлер», семейный ресторан «ешь-все-что-пожелаешь». Великодушный поступок для того, кто берег каждую копейку, но нам приходилось съедать по меньшей мере по три порции, чтобы это отбивало его затраты. Я была машиной по утилизации отходов и охотно съела бы пять порций, если бы он захотел, но моя сестра с трудом справлялась даже с одной. Нам всем приходилось сидеть там и ждать ее, а она осторожно отодвигала еду в сторону и ненароком роняла на пол куски, пока никто не видел. А затем получала шлепки за то, что развела грязь.

      Мой отец желал возвращения в 1950-е, когда белые подростки его городка собирали виноград, а женщины не ныли непрерывно о том, что мужчины делают не так. «Я хочу, чтобы на моем надгробии было написано: “Никогда никому не целовал задницу”», – заявлял отец. Но он забыл, что никому не нравится целовать других в задницу. Никто в действительности никогда и не принимал чье-либо превосходство. Патриархальный мир изобрел оружие из-за того, что постоянно появлялся кто-нибудь, желающий бросить вызов его авторитету, а не потому, что все по природе были покорными. Люди, животные, природа – всегда боролись за свою свободу.

      Мы с моей новой сестрой обожали оставаться вместе наедине, без взрослых, которые вечно указывали, что делать и как именно это делать. Мы фантазировали, как связали бы всех взрослых, чтобы они не могли на нас нападать, а потом дали бы им часть своего разума и кинули прямо в вулкан. Мы сидели на крыльце, свесив ноги и слушая урчание лодок на озере поблизости, и грызли стебельки жимолости, пробуя языком цветочный нектар. Мы с хрустом мяли бутоны роз, сжимая их в своих детских влажных ладошках, а затем добавляли воду из шланга, чтобы сделать любовное зелье со сладким, старомодным ароматом. Хэппи Дог, квиндслендский хилер[16], наша маленькая терпеливая подопечная, была любимой куклой. Мы одевали ее в войлочные плащи и представляли, что это королевская одежда. Хэппи взирала на нас, задыхаясь в своих нарядах, весь день, в то время как мы с Кристин лепили пироги из грязи, хлюпая коричневой жижей, а потом прятались в вывешенном на улице постиранном белье, свалив вину на наших альтер-эго, фей, которых звали то ли Искорка, то ли Блестка, то ли Лучик.

      Мне

16

Австралийская пастушья собака.