«Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году. Александр Васькин

прилична ли она стране, жителям и соседям. Вот болезнь нынешнего века! Эта горячка опаснее всех горячек, даже и самой моровой язвы; ибо не только что повальная и заразительная, но сообщается чрез разговор и чтение. Ее признаки очень заметны: она начинается набором пышных слов, которые, кажется, выходят из уст какого-нибудь законодавца, друга человечества, Пророка или могущественного владетеля; потом является тысяча оскорблений против всякой власти и жажда обладания, неумеренный аппетит богатства, наконец, бред, в продолжение которого больной карабкается как можно выше, опрокидывая все пред собою».[14]

      Франция как объект для подражания, или «Долго ли нам быть обезьянами?»

      Насколько прав был Ростопчин, укоряя российскую элиту в галломании? К сожалению, прав во многом. Французская речь впитывалась дворянскими детьми с молоком кормилиц, ведь в большинстве своем домашними учителями, гувернерами в знатных семьях были французы. Среди российских дворян были и такие, что годами не появлялись в России, вывозя детей на учебу в Париж и Страсбург. Взять хотя бы князей Голицыных– Бориса и Дмитрия, сыновей знаменитой Натальи Петровны Голицыной, фрейлины при пяти царствованиях, послужившей прототипом Пиковой дамы в одноименном пушкинском произведении. Так вот, братья Голицыны учились в Париже в той же военной школе, что и Наполеон (только позже), были свидетелями штурма Бастилии. И выехали они из Франции только по требованию Екатерины II, вернувшей всех французолюбивых русских дворян на родину.

      Немалое число высших сановников России говорили по-французски лучше, чем на родном языке, к Франции относясь как ко второй своей родине. Например, канцлер Николай Румянцев так любил Францию, что удостоился похвалы Наполеона. А когда в июне 1812 года Румянцев узнал о начале Отечественной войны, его хватил удар – такое сильное впечатление на него произвела эта новость. Да и генералитет российской армии в немалой степени состоял из иностранцев. К 1812 году 40 % российских генералов были либо нерусскими, либо исповедовали иную от официальной религию. Но этот факт, правда, вряд ли позволяет считать их меньшими патриотами, чем сам Ростопчин.

      Румянцев Н.П.

      Худ. Дж. Доу. 1826–1828 гг.

      Еще до 1812 года Наполеон покорил и сердца определенной части российской и московской интеллигенции. Характерен пример Василия Львовича Пушкина, с придыханием рассказывавшего о своем вояже в Париж и встрече с Наполеоном в 1803–1804 годах. Поэт на несколько месяцев стал героем московских и петербургских салонов. А как притягивали московских модниц привезенные им из Парижа рецепты, предметы туалета, мебель. А Кузнецкий мост в Москве и вовсе был французским кварталом – здесь гораздо чаще можно было услышать французскую, а не русскую речь.

      Но после узурпации Наполеоном государственной власти отношение к Франции стало меняться. После 1807 года и навязанного России мира отношение российской общественности к французам повернулось в более трезвую сторону.

14

Ростопчин Ф.В. Правда о пожаре Москвы. – С. 36.