Зимняя луна. Дин Кунц

ему становилось холодно – от пустого металлического «тук-тук» работающего сердца, от тихого, как шепот, рыдания женщины, съежившейся на полу позади него, от блестящих осколков битого стекла. Даже рев и треск огня студили его.

      Снаружи бурлящее пламя обошло весь портик и достигло передней части станции. Крыша, должно быть, теперь в огне.

      Бледно-голубая дверь.

      Открой ее, ты, безумный сукин сын! Ну же, давай!

      Другой взрыв.

      Джеку пришлось отвернуться от двери гаража и посмотреть прямо на переднюю часть станции, чтобы разглядеть, что там случилось, потому что почти все периферическое зрение его оставило.

      Бак с горючим «Лексуса». Салон сократившегося до черного скелета автомобиля поглотило пожаром, обернуло жадными языками огня, которые содрали с него роскошную изумрудную краску, прекрасную кожаную обивку и другие шикарные аксессуары.

      Голубая дверь оставалась закрытой.

      Револьвер, казалось, весил сто фунтов. Руки заныли. Джек не мог держать оружие неподвижно. Он едва мог держать его вообще.

      Захотелось лечь и закрыть глаза. Немного поспать. Увидеть недолгий сон: зеленое пастбище, полевые цветы, голубое небо, давно забытый город.

      Когда поглядел вниз на свою ногу, то обнаружил, что стоит в луже крови. Артерия, должно быть, задета, может быть, разорвана: он сжался, голова закружилась от одного взгляда вниз, снова подступила тошнота и дрожь внутри.

      Огонь бушевал на крыше. Он мог слышать его над своей головой, по звуку, четко отличавшемуся от треска и рева пламени перед станцией: хлопала кровельная дранка, балки затрещали, когда все узлы конструкции оказались охвачены неистовым сухим теплом. Осталось всего несколько секунд, прежде чем потолок вспыхнет или осядет на них.

      Джек не понимал, как ему может становиться все холоднее, в то время как огонь бушует вокруг. Пот, стекавший по лицу, был как ледяная вода.

      Даже если крыша и не просядет в ближайшие пару минут, он умрет или слишком ослабнет для того, чтобы нажать спусковой крючок к тому времени, когда наконец убийца ворвется к ним. Он не мог больше ждать.

      Оружие осталось в правой руке. Левая нужна была для того, чтобы упереться в пластмассовую крышку конторки, когда он обогнул ее край, перенеся весь вес с левой ноги.

      Но когда он достиг края конторки, то был слишком ошарашен усталостью, чтобы прыгать десять или двенадцать футов до голубой двери. Пришлось использовать пальцы левой ноги для баланса, перенося на них минимум давления, необходимого только для того, чтобы держаться прямо, когда он толчками двигался через помещение офиса.

      К его удивлению, боль была терпимой. Затем он осознал, что сносит ее лишь потому, что левая нога одеревенела. Холодное покалывание прошло по конечности от бедра до щиколотки. Теперь и сама рана не была горячей, даже не теплой.

      Дверь. Его левая рука на ручке кажется так далеко, как будто он глядит на нее через другой конец подзорной трубы.

      Револьвер в правой руке. Повис вдоль тела.