Королева двора. Лариса Райт

ей необходимо было уйти со двора и Верочку увести. – А что, у тебя кассеты есть?

      – Ага.

      – Пойдем, послушаем?

      Верочка в последний раз обернулась к забору. Конечно, ей ужасно хотелось, чтобы Мишка заметил ее восхищенные глаза, чтобы понял, что она не ушла, как та, другая, не бросила его, а осталась до последнего, волнуясь и беспокоясь, и переживая, но все же возмущение невежеством подруги оказалось сильнее:

      – Пошли. – Она решительно направилась к подъезду. – Я тебе романсы поставлю.

      – Романсы? – Теперь Ксанке не надо было притворяться. У них в доме кроме «…гляди-кась, попугайчики», да «в желтой, жаркой Африке…» редко что можно было услышать.

      – Тебе понравятся. – Верочка открыла дверь, и Ксанка, прежде чем нырнуть в прохладный мрак подъезда, все же не удержалась: обернулась и тут же вздохнула с облегчением, увидев, как долговязая Мишкина фигура слезает с крыши гаража. Слава тебе, Господи, дошел, не расшибся. И слава тебе, Господи, никто не заметил ее напряжения, никто не угадал ее чувств – ни Верочка, ни Мишка, ни остальные ребята и ни эта противная новенькая, ради которой не обращающий никакого внимания на дворовых девчонок мальчишка вдруг устроил целый спектакль. Но это только Верочка способна рыдать в подушку и бескорыстно восхищаться соперницами. Ксанка другая: непокорная и не ждущая ударов. Уж кто-кто, а она и сама способна врезать кому угодно.

      – Оксан, ты слушать будешь? Сама же просила, – Верочка обиженно поджала губки, – и где-то витаешь.

      – Здесь я, запускай.

      Ксанка забралась с ногами на диван, прижала черные пятки к светлому пледу, который Верочкина мать, библиотекарь, стирала каждую неделю и отказывалась менять на другой, более практичный, исключительно из-за того, что в одной очереди за этими пледами с ней стояла женщина, которая рассказала, что с какими-то ее родственниками соседствует Белла Ахмадулина. И вот поэтесса приобрела точно такой же. Мама Верочки рассказу об Ахмадулиной поверила. И казалось ей, что наличие пледа приближает ее к кумиру, а потому она покорно стирала, сушила, гладила, не растрачивая энергию на ругань из-за темных пятен на белой шерсти. Ксанка еще повозила пятками по дивану: ноги чесались. До начала Мишкиного восхождения она как раз влезла в крапиву. Кто-то из малышни крикнул Верочке вслед «Колобок», и Ксанка мгновенно ринулась за жгучей травой, чтобы наказать обидчика. Обожгла и руки, и ноги, и даже лицо, а Верочка так разохалась, что даже не заплакала из-за ненавистного прозвища. Ну а потом уже все заметили Мишку и забыли обо всем на свете. А Ксанка забыла еще и о крапиве. А теперь вот вспомнила и неторопливо втирала грязь со своих пяток в светлый плед, слушая, как хриплый голос собирается постелить влюбленным поля. Ксанка бы тоже влюбленным кое-что постелила. Но не поля, конечно, а ленту с гвоздями, например. Жаль, нет у нее такой ленты.

      – Жаль, что нельзя пойти на похороны, – вздохнула Верочка. – Народу тьма и еще Олимпиада.

      – Жаль, – откликнулась Ксанка, и Верочка, конечно же, не заметила, что ответила подруга вовсе не ей, а каким-то своим сокровенным мыслям.