Закулисный роман (сборник). Ольга Карпович

жены еще мамаша ее маразматичная обреталась. Но мне моя жизнь после десяти лет общаг по тогдашнему времени раем показалась. В театр меня, конечно, не взяли, так, работал на дубляже, иногда снимался в эпизодах, иногда играл в антрепризках. Короче говоря, не удалось нашему светочу искусств Багринцеву вытурить меня из профессии. Вернулся я в нее. И худо-бедно занимался актерством почти восемнадцать лет.

      Такие вот, в общем, светлые воспоминания навеял на меня этот пижон, тянувший сейчас водянистый «Нескафе» из пластикового стаканчика. Не скрою, хоть и столько лет прошло, а все же желание расквасить ему рожу во мне до сих пор было очень сильно. Но теперь уже другие резоны у меня были, чтобы вести себя сдержанно и интеллигентно, мать его.

      – Короче, подумай серьезно, – подытожил я, – дело это денежное, правительство Москвы тебе забашляет по высшему разряду. Рекламщики попрут только так. А с другой стороны, опять же, для имиджа хорошо. Спектакль, посвященный памяти трагически ушедшего Учителя. Можно в интервью каком-нибудь так трогательно наплести, какой удар для тебя был, когда он неожиданно скончался, – все рыдать будут.

      – Ты забываешь, я не был осведомлен о его кончине, – заметил Вацлав. – Я уже улетел из Москвы в тот момент.

      – Ну так журналюгам про это знать необязательно, – возразил я. – А то еще напишут, что это из-за твоего скоропалительного отъезда Багринцева кондратий и прихватил. А че, Вац, может, оно и в самом деле так было, а? Может, наш Евгений Васильевич такого удара от любимого ученика не вынес – и преставился?

      Левандовский допил свою кофейную бурду, скомкал стаканчик и бросил насмешливо:

      – Разумеется! Так все и было. Только, я думаю, надорвало его сердце прежде всего то, что один из учеников пытался ограбить деканат. А мой отъезд добил беднягу.

      – Ладно, – сказал я, – пошли в зал, там все уже собрались, наверно. Так ты подумай, Вац, серьезно подумай. Дело стоящее.

      – Я уже подумал, – ответил он на ходу и отвернулся.

      В зале действительно засела уже вся честная компания. Ада курила в форточку, красивая, стерва, лицо такое – породистое, тонкое, хищное, глаза синие, волосы золотые – ни дать ни взять Марлен Дитрих собственной персоной. Влад, перелистывая инсценировку «Дориана Грея», написанную когда-то самим Багринцевым под Левандовского с учетом его органики темперамента, поминутно косился на дверь. Катерина нервно вертела кольцо на пальце – с прошлой репетиции эта идиотка успела выкрасить волосы и сделать новую стрижку, ну хоть на человека стала похожа, а не на пугало огородное. Ксения мерила шагами помещение, как полководец перед решительной битвой. Мы с Вацлавом вошли, и все уставились на нас.

      – Ксения Эдуардовна, – с ходу обратился к ней Вацлав. – Друзья мои! Я все взвесил и понял, что просто обязан принять ваше предложение. Если вы не против, мы могли бы приступить к читке нашей пьесы сегодня же.

      3. Катя

      Я увидела его и едва не закричала. Мне стало плохо, во рту появился металлический привкус,